"Книгу Захара Оскотского «Утренний, розовый век. Россия-2024» можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии, она прочитывается буквально на одном дыхании.
Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)
Купить книгу Утренний, розовый век. Россия-2024 по выгодным ценам оптом и в розницу вы можете у нас. Доставка по всей России. FB2 Portal» Оскотский З.Г.: Утренний, розовый век: Россия-2024 — электронная библиотека. Все о Peach Fuzz — главном цвете 2024 года по версии Pantone Оттенок персиковый пушок — мягкое сочетание нежного светло-розового и оранжевого оттенков. Оскотский З.Г. Утренний, розовый век: Россия-2024. Издательство: Реноме Жанр: Фэнтези. Качество: Хорошее Страниц: 336 Формат: pdf, fb2, epub. Купить Художественная литература Захар Оскотский Утренний, розовый век. Оскотский З.Г. Утренний, розовый век: Россия-2024. Издательство: Реноме Жанр: Фэнтези. Качество: Хорошее Страниц: 336 Формат: pdf, fb2, epub. 2024. З. Оскотский. Это попытка в форме остросюжетного романа дать прогноз: что будет с Россией и с нами, если дремотное существование нашей страны без собственной науки, промышленности, интеллигенции продлится еще лет 10-12.
Купить Утренний, розовый век. Россия-2024. Автор Захар Оскотский.
Эту книгу также можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии, она прочитывается буквально на одном дыхании. Мастерство автора, его великолепный язык, ирония не дают оторваться от текста. Но это иная книга, чем "Последняя башня Трои". И дело не только в том, что перед нами несколько иной вариант будущего. Даже тогда, когда дело доходит до немыслимой фантасмагории, в нее героя вместе со всей страной заносит потоком вполне возможных для нас событий. В своей новой книге автор показывает, какое будущее ждет Россию при продолжении нынешнего курса.
Россию, оставшуюся без интеллигенции, без собственной науки и промышленности. Причем он сумел облечь это всё в форму, увлекательную для самой широкой читательской аудитории. Все произведения Захара Оскотского, помимо литературного мастерства, отличают острота мысли, конкретика, всесторонний анализ проблем. Именно поэтому его футурологические прогнозы сбываются. Но "Утренний, розовый век" он сопроводил необычным заявлением: "Автор искренне надеется, что прогнозы его новой книги не сбудутся, и хотел бы передать эту надежду читателям".
За стилистически совершенными психологическими рассказами 1970-х — 80-х — начала 90-х следует "Зимний скорый" — законченный автором в 2005 году большой роман о судьбах интеллигенции в последние советские десятилетия. Это яркое, волнующее повествование о событиях и человеческих драмах той эпохи. За мельтешением "застойных" будней, за метаниями и сомнениями героев встают вечные вопросы о смысле жизни и роли человека на Земле.
Безвременье, в которое ныне провалилась Россия, унижение интеллигенции, одичание общества не могли оставить равнодушным писателя, переживающего за судьбу страны. И, еще не завершив работу над "Зимним скорым", Захар Оскотский обращается к публицистике, которая в итоге меня с ним лично и познакомила. В 1998-99 годах Захар Оскотский пишет "Гуманную пулю" — поразительную книгу, которой он дал подзаголовок "книга о науке, политике, истории и будущем".
Это книга о влиянии научно-технического прогресса на ход истории, о цели науки, о ее роли в главных событиях ХХ века и в будущих событиях XXI века. Некоторые мысли, высказанные автором в "Гуманной пуле", — о демографическом переходе, как главной причине мировой нестабильности, о бессмертии, как цели научно-технического прогресса, и другие — только теперь начинают входить в общественное сознание. Ближние прогнозы "Гуманной пули" о развитии мировых и российских событий стали сбываться вскоре после ее выхода в свет в 2001 году.
Автор искренне надеется, что его прогнозы не сбудутся, и хотел бы передать эту надежду читателям.
Ему принадлежит более двух десятков изобретений в области средств воспламенения и взрывания для ракетной техники, боеприпасов, взрывных работ. Но прежде всего Захар Оскотский — писатель, замечательный прозаик и публицист.
Диапазон его творчества удивительно широк. За стилистически совершенными психологическими рассказами 1970-х — 80-х — начала 90-х следует "Зимний скорый" — законченный автором в 2005 году большой роман о судьбах интеллигенции в последние советские десятилетия. Это яркое, волнующее повествование о событиях и человеческих драмах той эпохи. За мельтешением "застойных" будней, за метаниями и сомнениями героев встают вечные вопросы о смысле жизни и роли человека на Земле.
Безвременье, в которое ныне провалилась Россия, унижение интеллигенции, одичание общества не могли оставить равнодушным писателя, переживающего за судьбу страны. И, еще не завершив работу над "Зимним скорым", Захар Оскотский обращается к публицистике, которая в итоге меня с ним лично и познакомила.
Захар Оскотский. "Утренний, розовый век. Россия-2024"
Биография[ править править код ] Захар Оскотский родился в 1947 г. Окончил Технологический институт им. В 1970—1987 гг. Был ведущим инженером, руководителем группы. Автор более двух десятков изобретений в области конструкций, материалов и технологий средств инициирования воспламенения и взрывания для ракетной техники, боеприпасов, взрывных работ. В октябре 1987 г. В 1970-е гг. Печатается с 1980 г.
Опять всё упирается в человека и его способности. Вот иногда и задумываешься: а что, если душа действительно существует и физическим законам не подчиняется? Она сразу потупилась: — Да, я понимаю. На фоне всего, что происходит в мире, мои научные заботы… — Простите, — вырвалось у меня, — я не хотел вас обидеть! Она улыбнулась как-то обреченно: — Не беспокойтесь, не обидели. Наверное, вы имеете право на такое отношение ко мне. Ладно, об искусственном разуме и боге поговорим как-нибудь в другой раз. А сейчас — пойдем, я провожу вас к выходу. Начинайте расследование и помните: мы с папой очень на вас надеемся, Валентин Юрьевич!
Я терпеть не могу свои собственные имя, отчество и фамилию — Валентин Юрьевич Орлов, потому что и одно, и другое, и третье — фальшь. В сказке Маршака веселый солдат поет: "Уродился я на свет, горькая сиротка! Родила меня не мать, а чужая тетка! Чужую тетку, которая меня родила, звали Наталия Алексеевна. Именно Наталия, через "и", что она всегда подчеркивала, словно это давало ей некое превосходство над женщинами, которым досталось простонародное имя Наталья. Надо признать, что моя мамочка я вынужден так ее называть , судя по фотографиям, в молодости была очень красива: насмешливые карие глаза, аккуратный носик, чувственные губки бантиком и блестящие черные волосы в задорной мальчишеской стрижке. Зимой 1970-71-го мамочка, которой было всего двадцать три, готовилась к защите диплома в Технологическом институте и одновременно решала мучительную проблему: за кого из двух поклонников ей выходить замуж. Собственно говоря, одному из них она уже дала согласие и, более того, авансом подарила свою невинность. Этот жених номер один был влюблен в нее до потери рассудка.
Даже в кинотеатре, как только гасили свет, сразу брал ее за руку, весь сеанс, возбужденно вздыхая, смотрел не на экран, а на ее профиль, и потом не мог толком ответить на вопрос о содержании фильма. Однако мамочка, несмотря на свою молодость и горячую кровь, подходила к вопросу замужества с практических позиций и полагала, что на одном упоении страсти семью построить нельзя. Вероятно я все же пытаюсь найти смягчающие обстоятельства , тут изрядно сказалась бытовая ущербность ее жизни. Ведь мамочка выросла на дальней окраине Ленинграда, за чертой городских кварталов, в деревянном домике. Большинство ее однокурсниц в 1970 году обитали уже в отдельных квартирах, а она, возвращаясь из института, была вынуждена таскать ведрами воду от уличной колонки, бегать в туалет-будочку на дворе и зимой непрерывно топить печку. Благоустроенное жилище составляло едва ли не главную ее мечту, а жених номер один в этом плане выглядел бесперспективным: жил вместе с родителями в "хрущевке" самого неудачного проекта. Две смежные комнатки там были разделены даже не стеной, а тоненькой и наполовину застекленной перегородкой. Имелись у первого номера и другие существенные дефекты. Он закончил тот же самый факультет, на котором училась мамочка, годом раньше нее.
И, поскольку кроме моей мамочки горячо любил еще и науку, закончил так, что его дипломную работу признавали равной кандидатской диссертации: высшая по тем временам оценка. Однако, то ли из-за своей сомнительной в еврейском отношении фамилии — Кульбицкий, то ли из-за случайного и несерьезного за неслучайное и серьезное его просто посадили бы знакомства с кем-то из диссидентов той поры, он не только не был взят в аспирантуру, но вообще с трудом получил распределение на захудалый завод. Тем не менее, мамочка долго не спешила с ним порывать, время от времени впускала его в свое тело, — это был самый надежный способ держать в рабстве очумевшего от любви беднягу, — вот только всё откладывала и откладывала давно, казалось бы, решенный поход с заявлением во дворец бракосочетаний. Ослепленный любовью первый номер, конечно, и представить не мог, что его Натуленька параллельно, с той же регулярностью, встречается еще и с женихом номер два. Этот номер второй, с которым она познакомилась в автобусе, имел собственные минусы и плюсы. По сравнению с первым номером, он казался мамочке примитивным и хамоватым, от нежности к ней не плавился, зато квартира у его семьи была попросторней. Но главным его достоинством были безупречные имя и фамилия — Юрий Орлов. Разумеется, он тоже не подозревал, что делит мою мамочку с кем-то другим. Бесконечно такая жизнь двойной невесты тянуться не могла.
И вот, в январе 1971-го, как раз тогда, когда полумиллионная американская армия, увязшая в войне против свободолюбивого вьетнамского народа, пыталась улучшить свое положение ударом по Лаосу, когда не занятые в боях американцы снаряжали для полета на Луну очередной космический корабль — "Аполлон-14", когда весь советский народ в обстановке небывалого трудового и политического подъема готовился встретить исторический XXIV съезд КПСС, а Челябинский тракторный завод был награжден орденом Ленина за успешное выполнение заданий восьмой пятилетки, случились события, заставившие мою мамочку поторопиться с выбором будущего мужа. Благоволивший к ней доцент, под руководством которого она завершала написание диплома, пообещал изменить ее распределение на работу незавидное, немногим лучше того, что годом раньше получил жених номер один и оставить мамочку у себя на кафедре. Институтская кафедра по тем временам считалась престижнейшим и доходнейшим местом. За возможность попасть туда интриговали и боролись. Все претенденты на кафедральный рай должны были проходить тщательную проверку в парткоме и в "первом отделе", и, разумеется, замужество за первого номера тем самым категорически исключалось. Больше того, доброжелательный доцент предупредил мамочку, что в интересах будущей научной карьеры неплохо было бы поскорее изменить и ее собственную, тоже несколько двусмысленную фамилию — Турневич хотя фамилия эта не еврейская, и моя мамочка, несмотря на цвет своих глаз и волос, еврейкой не была. Таким образом, жених номер два автоматически получал зеленый свет. До защиты диплома оставалось меньше месяца, время поджимало, разрыв с номером первым надо было осуществить быстро и решительно, одним махом. А тот, уже приговоренный, ни о чем не догадывался.
Да, он чувствовал странности в поведении своей Натуленьки — она то подтягивала его к себе, то отталкивала, — но он успел привыкнуть к ее капризам, к перепадам настроения, надеялся, что со свадьбой Натуленька изменится к лучшему. Тем более, всего несколько дней назад она, возбудившись от его мучений, снова отпустила ему заветную порцию сладкого: наспех, пока не явились родители, отдалась на нерасстеленной кровати. Он ликовал, ему казалось, что худшее позади, как вдруг внезапно, буквально на следующем свидании, судьба его разбилась о злобную гримасу, исказившую ненаглядное натуленькино лицо. Мамочка ударила наповал: она его никогда не любила! Влюбленный дурак, для которого рухнул весь мир, опустив голову, убрался прочь. В течение следующих двух недель мамочке, правда, еще пришлось извлечь из почтового ящика, прибитого на заборе ее дома, несколько писем изгнанника. Штемпелей на конвертах не было, значит, несчастный сам привозил их тайком и бросал. Первые послания мамочка вскрывала с опаской: кто знает, что этот ненормальный способен выкинуть? Но в письмах ничего достойного внимания не оказалось — тот же самый жалкий любовный лепет, отчаянье, мольбы, словом, ничего угрожающего.
Последние письма мамочка просто бросала в печку, не открывая. Наконец, и письма перестали появляться, о преодоленной помехе можно было позабыть. Но именно тогда с испугом, перешедшим в ярость, моя мамочка обнаружила, что она беременна и что, судя по всему, эта кошмарная ситуация — результат последнего, чересчур неаккуратного слияния с номером первым, именно с ним. Он всё же сотворил ей прощальную подлость! Мамочка заметалась в панике. Она нисколько не боялась осложнений с номером вторым: ей уже удалось провести недалекого Юру Орлова в гораздо более сложном вопросе и убедить, что досталась ему девушкой. Запутать же простофилю в таком темном деле, как срок беременности, и вовсе не составляло труда. Однако нежданный ребенок мог сорвать ей завоевание места на кафедре. А популярные брошюры, из которых она черпала медицинские познания, как назло, твердили в один голос, что аборт при первой беременности — страшная опасность.
Неизвестно, к какому решению мамочка пришла бы в итоге. Зародыш, этот еще лишенный ощущений комочек клеток, был окончательно спасен вмешательством провидения в лице всё того же доцента. С сожалением доцент сообщил мамочке, что выбить для нее вакансию на кафедре, увы, не смог. И зародышу было позволено развиваться дальше. Как подумаешь, от чего зависит иной раз судьба человеческая… В июне 1971-го моя мамочка и номер второй вступили в законный брак. У меня сохранилась фотография, сделанная накануне свадьбы, где они стоят рядом. Юрий Орлов, долговязый детина с сонным лицом и пучком волос под носом, не слишком похож на счастливого жениха. Мамочка держит его под руку, глаза у нее испуганные. Она смотрит в объектив, но впечатление такое, словно она только что озиралась по сторонам.
Живот под свободным платьем почти незаметен. В те времена еще не умели определять пол младенца в утробе. Почему-то ждали девочку, для нее заранее придумали имя — Валентина. А когда в октябре 1971-го на свет появился я, наделенный очевидными принадлежностями мальчика, перелицованное имя досталось мне. Насколько помню, с самого раннего детства я ощущал в нашей семье собственную ненужность. Мой официальный папочка, Орлов, никогда меня не любил. Возможно, все-таки чувствовал подвох. Мамочка же не любила меня просто потому, что никого и никогда не любила вообще. С Орловым она жила ровно до тех пор, пока не убедилась, что он, инженер в скромном проектном институте, никакую ощутимую карьеру сделать не в состоянии.
Тогда, подгоняемая бегом времени молодость уходила, красота могла иссякнуть , мамочка со свойственной ей решимостью произвела ротацию мужей: с Орловым развелась и вышла за Анатолия Редькина. Этот Редькин, ставший моим отчимом, был старше мамочки на семь лет и неказист собою. Зато у него были служебное положение, квартира в новостройках и автомобиль "Жигули" — полный набор советского успеха конца 70-х — начала 80-х. На память от незадачливого Юрия Орлова, канувшего в небытие, у мамочки остались алименты на мое воспитание и громкая фамилия сменить ее на комичную фамилию нового мужа она, естественно, не пожелала. В июне 1981-го у меня родилась сестра, Маша Редькина. Отчим ее любил, мамочка по-прежнему никого не любила, а я рос сам по себе и это тяготило меня чем дальше, тем меньше. Про мой день рождения забывали почти всякий раз? Так я и сам перестал считать его праздником. Ни мамочку, ни отчима не интересовало, во что я одет?
Так я и не просил у них денег на одежду. Всюду, где мог, и до тех пор, пока мог, носил школьную форму. Потом — весьма кстати — в моду вошло неказистое и помятое, а затем наступило, еще более удачно, время общей бедности. У меня была компенсация всему — книги, а для них денег не требовалось. В библиотеки тогда записывали бесплатно, и рыться на полках, ломившихся от того, что я стал воспринимать как истинное богатство, можно было сколько хочешь. Именно книги защитили меня от семейных обид, спасли от комплекса ущербности. Наоборот, я сам начал испытывать к своим ближайшим родственничкам, барахтавшимся в житейской суете, чувство презрения. Которое, впрочем, благоразумно держал при себе. Словом, в нашей семье царила своеобразная гармония, даже ссоры случались редко.
Так продолжалось в последние "застойные" годы и в первые "перестроечные". По-настоящему мамочка занервничала только в конце 1990-го. До тех пор она относилась к "перестройке" с хладнокровием. Кругом кипели уже политические страсти, люди до хрипоты выкрикивались в спорах, вчерашние друзья превращались в смертельных врагов. А моей мамочке было наплевать на взаимоотношения Горбачева с Ельциным, на демократический Ленсовет, на общество "Память" и Эдуарда Шеварднадзе. Само собой, раздражали ее неуклонно пустеющие полки магазинов, но она никак не могла поверить, что весь ее благополучный мир, с такими хлопотами выстроенный, развалится до основания. Она ждала, когда всё наконец перестанет сотрясаться и вернется к привычному порядку. Однако осень и зима 1990-го, — когда начались уже перебои с хлебом и картошкой, когда почти все остальные продукты, даже чай, продавали только по талонам и, чтобы проклятые талоны хоть как-то отоварить, приходилось каждый день выстаивать часовые очереди в "универсам", когда внутри "универсама" пожилые люди вырывали друг у друга вывезенные на тележке банки консервов и куски почерневшего мяса, — эти осень и зима доконали бедную мамочку. Она утратила веру в нашу злополучную страну, в растерявшегося Анатолия Редькина и даже в собственную мудрость.
Я слышал, как она говорила по телефону своей школьной подруге, видимо, посвященной в прошлые мамочкины похождения: "Да кто же мог знать, что так будет!.. Конечно, сейчас бы уехала с ним в Америку, чем здесь пропадать!.. А потом, — не то в ноябре, не то в декабре девяностого, — случился тот памятный вечер, когда отчим с Машкой куда-то ушли, и мы с мамочкой остались дома вдвоем. Работал телевизор, наш местный канал показывал очередной митинг демократических сил: над толпой развивались еще незаконные и непривычные трехцветные российские флаги, на трибуну один за другим поднимались тогдашние городские кумиры, знаменитые либералы, борцы за свободу, снисходительные, уверенные в себе. Все начинали свои выступления, приветствуя собравшихся словами "Дорогие петербуржцы! Я, поглядывая на экран, рассчитывал курсовой проект по деталям машин. Вдруг мое внимание привлекли громко прозвучавшие необычные слова "Дорогие ленинградцы! Я отодвинул калькулятор и уставился в телевизор. Новый оратор отличался от прежних своим вдохновенным видом: под кустистыми черными бровями сверкали яростные глаза, на растрепанные лохмы густых волос — он стоял без шапки — красиво падали снежинки.
Вздымая руку со сжатым кулаком, он опять энергично выкрикнул в толпу "Дорогие ленинградцы! Тут за моим плечом послышалось нечто вроде хрипа. Я оглянулся: мамочка с изумленным лицом, приоткрыв рот и не сводя глаз с телевизора, плюхнулась на стул рядом со мной. Не то Кулицкий, не то Куницкий. Из горла мамочки, как из продырявленной автомобильной шины, с присвистом выходил воздух. Она потерла пальцами у себя под левой грудью — там, где у обыкновенных женщин помещается сердце, — перевела дыхание и пробормотала: — Я думала, он уехал давно… — Ты что, его знаешь? Слышишь, говорит о демократическом социализме. Я подумал, что она рехнулась. В этот момент лохматый опять-таки удивительно провозгласил: "Да здравствует свободный Советский Союз!
Мамочка поднялась, прошаркала к серванту и вернулась с бутылкой вина. Отчим был вправе рассердиться: вино в ту зиму являлось главным дефицитом, его продавали только по талонам — две бутылки в месяц на человека, имеющего городскую прописку и возраст более двадцати одного года. Мне самому едва исполнилось девятнадцать, Машке вообще было девять, внести свою лепту в алкогольный фонд семьи мы не могли. Притом еще и отоварить винные талоны было трудней всего. Даже с мясными талонами не приходилось так много бегать по магазинам и стоять в таких длинных очередях. Этот вечер переломил мне жизнь. Выглотавшая целую бутылку и захмелевшая до одури мамочка обрушила на мою девятнадцатилетнюю голову всю историю моего появления на свет, с немыслимыми откровениями, с невозможными подробностями. Я уже пребывал в шоке, а она, время от времени злобно поглядывая на давно выключенный телевизор, рассказывала среди прочего собственному сыну! Как эти сравнения заставляли ее тогда всё больше презирать их обоих — второго за вялость, а первого за то, что восторженная страстность была единственным его достоинством и никак не могла перевесить тех жизненных проблем, которые он принес бы ей, сделавшись мужем.
Вдруг я догадался: мамочка не просто всегда была равнодушна ко мне, она с самого рождения меня ненавидела! За то, что я был сыном того, кто обманул ее в молодости: раздразнил своей любовью, нелепой, сулившей большие неудобства в тех обстоятельствах, но единственной настоящей любовью за всю ее жизнь. И эта ненависть раскалилась почти до безумия сегодня, когда она увидела его среди тех, кто, казалось, выходил в хозяева новой эпохи. Значит, он обманул ее опять и гораздо более жестоко: вопреки всему прорвался вверх, оставив забытую возлюбленную на дне существования. Там, где ценностями стали уже гнилая картошка и талоны на мыло, по два куска в месяц на человека. Это ему она мстила сейчас, выворачиваясь передо мной наизнанку. А это даже и не Америка. Он бы на меня и работал не так, как Орлов с Редькиным, из кожи бы лез. И за его спиной что хочешь можно было бы делать, на всё бы закрывал глаза.
Меня передернуло. Она посмотрела на меня и пьяновато засмеялась: — Да, вот какая у тебя мамочка. Можешь считать, что я подонок. Или это мужского рода? Мамочка согласно кивнула: — Вот это правильно! А то я думала, как меня назвать? Блядь — это всё же другое. Правильное ты слово нашел, сыночек… — И вдруг ее глаза сверкнули торжеством: — А он меня и такую любил! Даже когда понял наконец, что я — мразь, что я — говно, всё равно любил!
Какие он мне тогда письма писал! К забору нашему по вечерам подкрадывался и бросал в ящик. Ах, какие письма! И вдруг нахмурилась, что-то припоминая: — Зато я другое кое-что сохранила. Погоди-ка… Она поднялась и, скособочившись, тяжело ступая, вышла в другую комнату. Долго рылась там в шкафу, потом вернулась и бросила на мои расчеты курсового проекта помятую общую тетрадь в картонной обложке: — Вот, стихи от него остались. Дал мне почитать, когда мы с ним только начали встречаться, да так и не забрал.
Произведение относится к жанру Проза. На нашем сайте можно скачать бесплатно книгу "Утренний, розовый век. Россия-2024" в формате epub, fb2 или читать онлайн.
Ученые из бразильского университета Сан-Паулу методом компьютерного моделирования сравнили перспективы двух популяций: обычной, члены которой стареют и умирают, и бессмертной, представители которой гибнут исключительно под воздействием внешних факторов. Как показало моделирование, обществу "бессмертных" грозит гибель. Но, в отличие от пессимистических выводов бразильских ученых, концовка "Гуманной пули", даже в своей трагичности, все-таки звучит оптимистическим аккордом. Чтобы донести некоторые мысли из "Гуманной пули" до более широкого круга читателей, Захар Оскотский в 2000—2004 годах написал остросюжетную антиутопию — роман "Последняя башня Трои", действие которого происходит в конце XXI века. Критик Ольга Костюкова из журнала "Профиль" написала, что "Последняя башня Трои" может встать в один ряд с антиутопиями Оруэлла и Войновича, а критик Сергей Некрасов из журнала научной фантастики "Если" отвел этому роману место рядом с произведениями Уэллса, Лема и Стругацких. Возвращаясь к публицистике Захара Оскотского, нельзя не сказать о его исторических очерках и блестящих эссе, которые предлагают нестандартный, идущий вразрез со многими традиционными мифами, взгляд на ключевые моменты истории и политики. А статья "Имитация" 2006 г. Я рад, что полный текст этой статьи впервые был опубликован именно в Бюллетене Академии Наук "В защиту науки", заместителем редактора которого я являюсь в выпуске N 3, 2008 г. В дальнейшем, в соавторстве с Захаром Оскотским мы написали несколько статей о проблемах нашей науки, напечатанных в газете ученых и научных журналистов "Троицкий вариант" и в журнале Российского Гуманистического общества "Здравый смысл".
Утренний, розовый век: Россия-2024
попытка в форме остросюжетного романа дать прогноз: что будет с Россией и с нами, если дремотное существование нашей страны без собственной науки, промышленности, интеллигенции продлится еще лет 10-12. 2024-й год. В России царит стабильность: беспокойный класс интеллигенции извели, пожилое население покорно, в качестве рабочей силы предприниматели завозят "гастарбайтеров" из Средней Азии и Китая, а с террором власти на. Книга о науке, политике, истории и будущем», «Последняя башня Трои», «Зимний скорый. Хроника советской эпохи», «Утренний, розовый век. Россия-2024». Новую книгу Захара Оскотского "Утренний, розовый век. Россия-2024" можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии. Книга: Утренний, розовый век. Россия-2024. Товар № 10672200. 2024 Утренний, розовый век.
Оскотский З.: Утренний, розовый век. Россия - 2024
| Утренний, розовый век. Россия - 2024 (Оскотский З. Г.) - Каталог - Библиотеки Санкт-Петербурга | Это яркий темно-розовый цвет с оттенками фиолетового и красным подтоном. роман "Утренний, розовый век. Россия-2024". Эту книгу также можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии. |
| Читаем онлайн «Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть)» | Cкачать, читать онлайн Утренний, розовый век: Россия-2024. Эта книга — попытка в форме остросюжетного романа дать прогноз: что будет с Россией и с нами, если дремотное. |
| Утренний, розовый век. Россия - 2024 : роман | прочитать в ЛитВек. |
Купить Утренний, розовый век. Россия-2024. Автор Захар Оскотский.
Утренний, розовый век: Россия-2024. Эта книга — попытка в форме остросюжетного романа дать прогноз: что будет с Россией и с нами, если дремотное существование нашей страны без собственной науки, промышленности, интеллигенции продлится еще лет 10-12. Utrenniy, rozovyy vek. Rossiya-2024 on *FREE* shipping on qualifying offers. На сайте СкидкаГИД вы можете купить книгу «Утренний розовый век. Россия-2024: роман (Оскотский З.); Издательство: Реноме» (ISBN 978-5-91918-153-8) [SKU1950925] по недорогой цене от 339 руб с доставкой по г. Москва, сравнить цены в магазинах, почитать отзывы. 2024: [роман] / З.Г. Оскотский. Место издания. Санкт-Петербург: Реноме. Мы стараемся поддерживать самые актуальные цены на товары, размещаем детальные технические характеристики, статьи с рекомендациями и отзывами покупателей о продукции и размещенных магазинах. Оскотский З. Утренний, розовый век. Новую книгу Захара Оскотского "Утренний, розовый век. Россия-2024" можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии.
«Утренний, розовый век. Россия-2024»
Книгу Захара Оскотского «Утренний, розовый век. Россия-2024» можно отнести к жанру остросюжетной антиутопии, она прочитывается буквально на одном дыхании. ИнтернетСтраница онлайн чтения книги Утренний, розовый век. Россия-2024 (первая часть) (Захар Григорьевич Оскотский) Страница 3. Читать с разбивкой на. Утренний, розовый век. Россия-2024. Похожие книги Готовые работы.