«Коньяк в графине – цвета янтаря» принято считать первым «литовским» стихотворением Бродского. Лицом поворотясь к окну, еще ты пьешь глотками теплый воздух, а я опять задумчиво бреду с допроса на допрос по коридору в ту дальнюю страну, где больше нет ни января, ни февраля. Поднял оттепель февраль на корме, Выгибает облаков паруса, И качаются в ночах полюса. И восходит над дорогой звезда, И уходят из Москвы поезда. ибо там, у него на пределе, - бродит поле такой белизны, - что темнеет в глазах у метели. Эту цитату одним из первых выложил паблик, который просто в названии имеет фамилию Бродский, но там выкладываются разные стихи и урывки.
С февраля по апрель (цикл из 5 стихов)
Так оставляют след. Так творятся миры. Так, сотворив их, часто оставляют вращаться, расточая дары. Так, бросаем то в жар, то в холод, то в свет, то в темень, в мирозданьи потерян, кружится шар.
Мы сели обедать и стали расспрашивать друг друга, кто, где и с кем встречал Новый год и «вообще, как было».
Я описала нашу вечеринку у Цехновицера, а также перечислила известный мне народ на Шейнинской даче в Зеленогорске, в том числе — Мишу Петрова, Беломлинских, Диму Бобышева и Марину Басманову. Ввиду отъезда в Москву я понятия не имела, что там произошло. Но, услышав, что Бобышев и Марина вместе встречали Новый год, Иосиф помрачнел, словно почуял что-то неладное. Несколько минут он просидел молча и вдруг заторопился. Отставил в сторону полную тарелку, пробормотал, что его где-то ждут, и ушел.
Мы в тот момент не забеспокоились, потому что смены настроения, а также внезапные исчезновения и появления были Бродскому свойственны. Но в тот раз мы зря потеряли бдительность. Через день Иосиф, вопреки здравому смыслу, уехал в Питер…» 4 Людмила Штерн, «Ося, Иосиф, Joseph» 2001 : «Бобышев, сразу по приезде Бродского домой, пришел к нему объясняться. Суть разговора известна только им двоим, но домыслы и вымыслы текли рекой». Глава «Алики-галики».
Я не могу. На той стороне улицы у дома Всеволожских стоял и смотрел на освещенные окна Иосиф». Не было меня. Дневники Лидии Чуковской, том 3, записи от 7 и 11 января 1964 г. Лев Лосев, «Иосиф Бродский» 2008 , c.
Мельникова, судя по всему, опирается на записи судебного процесса 18 февраля, сделанные Фридой Вигдоровой, в которых было указано, что Бродский был выписан из МГПБ им. Кащенко 5 января. Лев Лосев, обсуждая расхождение в датах выписки из больницы, высказал предположение, что это была «либо описка Вигдоровой, либо оговорка Бродского, либо справка о выписке была датирована 5 января. Том 3, записи от 20 и 28 декабря 1963 г. Я придерживаюсь здесь той версии, которую выбрал Бродский, или которая была принята при нем.
Десятилетиями оно означало одно место: лагерь. Бродскому, кажется, пока неизвестно, что Ленинградский союз писателей выступил с инициативой передать его дело в уголовный суд.
Стихи о рыбах, как рыбы, встают поперек горла. Слава Над утлой мглой столь кратких поколений, пришедших в мир, как посетивших мир, нет ничего достойней сожалений, чем свет несвоевременных мерил. По городам, поделенным на жадность, он катится, как розовый транзит, о, очень приблизительная жалость в его глазах намеренно скользит. Но снежная Россия поднимает свой утлый дым над крышами имен, как будто он еще не понимает, но всё же вскоре осознает он ее полуовальные портреты, ее глаза, а также голоса, к эстетике минувшего столетья анапесты мои соотнеся. В иных домах, над запахами лестниц, над честностью, а также над жульем, мы доживем до аналогий лестных, до сексуальных истин доживем. В иных домах договорим о славе, и в жалости потеющую длань, как в этих скудных комнатах, оставим агностицизма северную дань. Прости, о, Господи, мою витиеватость, неведенье всеобщей правоты среди кругов, овалами чреватых, и столь рациональной простоты. Прости меня -- поэта, человека -- о, кроткий Бог убожества всего, как грешника или как сына века, всего верней -- как пасынка его.
Сонет Переживи всех. Переживи вновь, словно они -- снег, пляшущий снег снов. Переживи углы. Переживи углом. Перевяжи узлы между добром и злом. Но переживи миг. И переживи век. Переживи крик. Переживи смех. Переживи стих.
Переживи всех. Сонет к Глебу Горбовскому Мы не пьяны. Мы, кажется, трезвы. И, вероятно, вправду мы поэты, Когда, кропая странные сонеты, Мы говорим со временем на "вы". И вот плоды -- ракеты, киноленты. И вот плоды: велеречивый стих... Рисуй, рисуй, безумное столетье, Твоих солдат, любовников твоих, Смакуй их своевременную славу! Зачем и правда, все-таки, -- неправда, Зачем она испытывает нас... И низкий гений твой переломает ноги, Чтоб осознать в шестидесятый раз Итоги странствований, странные итоги. Сонет к зеркалу Не осуждая позднего раскаянья, не искажая истины условной, ты отражаешь Авеля и Каина, как будто отражаешь маски клоуна.
Как будто все мы -- только гости поздние, как будто наспех поправляем галстуки, как будто одинаково -- погостами -- покончим мы, разнообразно алчущие. Но, сознавая собственную зыбкость, Ты будешь вновь разглядывать улыбки и различать за мишурою ценность, как за щитом самообмана -- нежность... О, ощути за суетностью цельность и на обычном циферблате -- вечность! Ночью намного проще перейти через площадь. Слепые живут наощупь, трогая мир руками, не зная света и тени и ощущая камни: из камня делают стены. За ними живут мужчины. Поэтому несокрушимые лучше обойти стены. А музыка -- в них упрется. Музыку поглотят камни. И музыка умрет в них, захватанная руками.
Плохо умирать ночью. Плохо умирать наощупь. Так, значит, слепым -- проще... Слепой идет через площадь. Стук Свивает осень в листьях эти гнезда. Здесь в листьях осень, стук тепла, плеск веток, дрожь сквозь день, сквозь воздух, завернутые листьями тела птиц горячи. Здесь дождь. Рассвет не портит чужую смерть, ее слова, тот длинный лик, песок великих рек, ты говоришь, да осень. Ночь приходит, повертывая их наискосок к деревьям осени, их гнездам, мокрым лонам, траве. Здесь дождь, здесь ночь.
Рассвет приходит с грунтовых аэродромов минувших лет в Якутии. Тех лет повернут лик, да дважды дрожь до смерти твоих друзей, твоих друзей, из гнезд негромко выпавших, их дрожь. Вот на рассвете здесь также дождь, ты тронешь ствол, здесь гнет. Ох, гнезда, гнезда, гнезда. Стук умерших о теплую траву, тебя здесь больше нет. Их нет. В свернувшемся листе сухом, на мху истлевшем теперь в тайге один вот след. О, гнезда, гнезда черные умерших! Гнезда без птиц, гнезда в последний раз так страшен цвет, вас с каждым днем все меньше. Вот впереди, смотри, все меньше нас.
Осенний свет свивает эти гнезда. В последний раз шагнешь на задрожавший мост. Смотри, кругом стволы, ступай, пока не поздно услышишь крик из гнезд, услышишь крик из гнезд. Ну, Бог с тобой, нескромное мученье. Так вот они как выглядят, увы, любимые столетия мишени. Ну что ж, стреляй по перемене мест, и салютуй реальностям небурным, хотя бы это просто переезд от сумрака Москвы до Петербурга. Стреляй по жизни, равная судьба, о, даже приблизительно не целься. Вся жизнь моя -- неловкая стрельба по образам политики и секса. Всё кажется, что снова возвратим бесплодность этих выстрелов бесплатных, как некий приз тебе, Москва, о, тир -- все мельницы, танцоры, дипломаты. Теперь я уезжаю из Москвы, с пустым кафе расплачиваюсь щедро.
Так вот оно, подумаете вы, бесславие в одёже разобщенья. А впрочем, не подумаете, нет. Зачем кружил вам облик мой случайный? Но одиноких странствований свет тем легче, чем их логика печальней. Живи, живи, и делайся другим, и, слабые дома сооружая, живи, по временам переезжая, и скупо дорожи недорогим. Художник Он верил в свой череп. Ему кричали: "Нелепо! Череп, Оказывается, был крепок. Он думал: За стенами чисто. Он думал, Что дальше -- просто.
Он спасся от самоубийства Скверными папиросами. И это было искусство. А после, в дорожной пыли Его Чумаки сивоусые Как надо похоронили. Молитвы над ним не читались, Так, Забросали глиной... Но на земле остались Иуды и Магдалины! А письма сожги, как мост. Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост. Да будет во мгле для тебя гореть звездная мишура, да будет надежда ладони греть у твоего костра. Да будут метели, снега, дожди и бешеный рев огня, да будет удач у тебя впереди больше, чем у меня. Да будет могуч и прекрасен бой, гремящий в твоей груди.
Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути. Гордину Все это было, было. Все это нас палило. Все это лило, било, вздергивало и мотало, и отнимало силы, и волокло в могилу, и втаскивало на пьедесталы, а потом низвергало, а потом -- забывало, а потом вызывало на поиски разных истин, чтоб начисто заблудиться в жидких кустах амбиций, в дикой грязи простраций, ассоциаций, концепций и -- просто среди эмоций. Но мы научились драться и научились греться у спрятавшегося солнца и до земли добираться без лоцманов, без лоций, но -- главное -- не повторяться. Нам нравится постоянство. Нам нравятся складки жира на шее у нашей мамы, а также -- наша квартира, которая маловата для обитателей храма. Нам нравится распускаться. Нам нравится колоситься. Нам нравится шорох ситца и грохот протуберанца, и, в общем, планета наша, похожая на новобранца, потеющего на марше.
Кривой забор из гнилой фанеры. За кривым забором лежат рядом юристы, торговцы, музыканты, революционеры. Для себя пели. Для себя копили. Для других умирали. Но сначала платили налоги, уважали пристава, и в этом мире, безвыходно материальном, толковали Талмуд, оставаясь идеалистами. Может, видели больше. А, возможно, верили слепо. Но учили детей, чтобы были терпимы и стали упорны. И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба. Просто сами ложились в холодную землю, как зерна. И навек засыпали. А потом -- их землей засыпали, зажигали свечи, и в день Поминовения голодные старики высокими голосами, задыхаясь от голода, кричали об успокоении. И они обретали его. В виде распада материи. Ничего не помня. Ничего не забывая. За кривым забором из гнилой фанеры, в четырех километрах от кольца трамвая. Звезды были на месте, когда они просыпались в курятнике на насесте и орали гортанно.
Тишина умирала, как безмолвие храма с первым звуком хорала. Тишина умирала. Оратаи вставали и скотину в орала запрягали, зевая недовольно и сонно. Это было начало. Приближение солнца это всё означало, и оно поднималось над полями, над горами. Петухи отправлялись за жемчужными зернами. Им не нравилось просо. Им хотелось получше. Петухи зарывались в навозные кучи. Но зерно находили.
Но зерно извлекали и об этом с насеста на рассвете кричали: -- Мы нашли его сами. И очистили сами. Об удаче сообщаем собственными голосами. В этом сиплом хрипении за годами, за веками я вижу материю времени, открытую петухами. Пилигримы "Мои мечты и чувства в сотый раз Идут к тебе дорогой пилигримов" В. Шекспир Мимо ристалищ, капищ, мимо храмов и баров, мимо шикарных кладбищ, мимо больших базаров, мира и горя мимо, мимо Мекки и Рима, синим солнцем палимы, идут по земле пилигримы. Увечны они, горбаты, голодны, полуодеты, глаза их полны заката, сердца их полны рассвета. За ними поют пустыни, вспыхивают зарницы, звезды горят над ними, и хрипло кричат им птицы: что мир останется прежним, да, останется прежним, ослепительно снежным, и сомнительно нежным, мир останется лживым, мир останется вечным, может быть, постижимым, но все-таки бесконечным. И, значит, не будет толка от веры в себя да в Бога. И, значит, остались только иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам, и быть над землей рассветам. Удобрить ее солдатам. Одобрить ее поэтам. Жалок, наг и убог. В каждой музыке Бах, В каждом из нас Бог. Ибо вечность -- богам. Бренность -- удел быков... Богово станет нам Сумерками богов. И надо небом рискнуть, И, может быть, невпопад Еще не раз нас распнут И скажут потом: распад. И мы завоем от ран.
Потом взалкаем даров... У каждого свой храм. И каждому свой гроб. Юродствуй, воруй, молись! Будь одинок, как перст!.. Словно быкам -- хлыст, вечен богам крест. Камни на земле Эти стихи о том, как лежат на земле камни, простые камни, половина которых не видит солнца, простые камни серого цвета, простые камни,-- камни без эпитафий. Камни, принимающие нашу поступь, 1 белые под солнцем, а ночью камни подобны крупным глазам рыбы, камни, перемалывающие нашу поступь,-- вечные жернова вечного хлеба. Камни, принимающие нашу поступь, словно черная вода -- серые камни, камни, украшающие шею самоубийцы, драгоценные камни, отшлифованные благоразумием. Камни, на которых напишут: "свобода".
Камни, которыми однажды вымостят дорогу. Камни, из которых построят тюрьмы, или камни, которые останутся неподвижны, словно камни, не вызывающие ассоциаций. Так лежат на земле камни, простые камни, напоминающие затылки, простые камни,-- камни без эпитафий. Лирика О. Через два года высохнут акации, упадут акции, поднимутся налоги. Через два года увеличится радиация. Через два года. Через два года истреплются костюмы, перемелем истины, переменим моды. Через два года износятся юноши. Через два года поломаю шею, поломаю руки, разобью морду.
Через два года мы с тобой поженимся. Но лучше поклоняться данности с глубокими ее могилами, которые потом, за давностью, покажутся такими милыми. Лучше поклоняться данности с короткими ее дорогами, которые потом до странности покажутся тебе широкими, покажутся большими, пыльными, усеянными компромиссами, покажутся большими крыльями, покажутся большими птицами. Лучше поклонятся данности с убогими ее мерилами, которые потом до крайности, послужат для тебя перилами хотя и не особо чистыми , удерживающими в равновесии твои хромающие истины на этой выщербленной лестнице. Определение поэзии памяти Федерико Гарсия Лорки Существует своего рода легенда, что перед расстрелом он увидел, как над головами солдат поднимается солнце. И тогда он произнес: "А все-таки восходит солнце... Запоминать пейзажи за окнами в комнатах женщин, за окнами в квартирах родственников, за окнами в кабинетах сотрудников. Запоминать пейзажи за могилами единоверцев. Запоминать, как медленно опускается снег, когда нас призывают к любви. Запоминать небо, лежащее на мокром асфальте, когда напоминают о любви к ближнему.
Запоминать, как сползающие по стеклу мутные потоки дождя искажают пропорции зданий, когда нам объясняют, что мы должны делать. Запоминать, как над бесприютной землею простирает последние прямые руки крест. Лунной ночью запоминать длинную тень, отброшенную деревом или человеком. Лунной ночью запоминать тяжелые речные волны, блестящие, словно складки поношенных брюк. А на рассвете запоминать белую дорогу, с которой сворачивают конвоиры, запоминать, как восходит солнце над чужими затылками конвоиров. Стихи об испанце Мигуэле Сервете, еретике, сожженном кальвинистами Истинные случаи иногда становятся притчами. Ты счел бы все это, вероятно, лишним. Вероятно, сейчас ты испытываешь безразличие. Ибо не обращал свой взор к небу. Земля -- она была ему ближе.
И он изучал в Сарагоссе право Человека и кровообращение Человека -- в Париже. Он никогда не созерцал Бога ни в себе, ни в небе, ни на иконе, потому что не отрывал взгляда от человека и дороги. Потому что всю жизнь уходил от погони. Сын века -- он уходил от своего века, заворачиваясь в плащ от соглядатаев, голода и снега. Он, изучавший потребность и возможность человека, Человек, изучавший Человека для Человека. Он так и не обратил свой взор к небу, потому что в 1653 году, в Женеве, он сгорел между двумя полюсами века: между ненавистью человека и невежеством человека. В этом полузабытом сержантами тупике Вселенной со спартански жесткого эмпээсовского ложа я видел только одну планету: оранжевую планету циферблата. Голубые вологодские Саваофы, вздыхая, шарили по моим карманам. Потом, уходя, презрительно матерились: "В таком пальте... Это были славные ночи на Савеловском вокзале, ночи, достойные голоса Гомера.
Ночи, когда после длительных скитаний разнообразные мысли назначали встречу у длинной колонны Прямой Кишки на широкой площади Желудка. Но этой ночью другой займет мое место. Сегодня ночью я не буду спать на Савеловском вокзале. Сегодня ночью я не буду угадывать собственную судьбу по угловатой планете. Этой ночью я не буду придумывать белые стихи о вокзале,-- белые, словно бумага для песен... До свиданья, Борис Абрамыч. До свиданья. За слова спасибо. Борис Абрамыч -- Слуцкий. Книга "Пришлите мне книгу со счастливым концом...
Честняга-блондин расправляется с подлецом. Крестьянин смотрит на деревья и запирает хлев на последней странице книги со счастливым концом. Упоминавшиеся созвездия капают в тишину, в закрытые окна, на смежающиеся ресницы. В первой главе деревья молча приникли к окну, и в уснувших больницах больные кричат, как птицы. Иногда романы заканчиваются днем. Ученый открывает окно, закономерность открыв, тот путешественник скрывается за холмом, остальные герои встречаются в обеденный перерыв. Экономика стабилизируется, социолог отбрасывает сомнения. У элегантных баров блестят скромные машины. Войны окончены. Подрастает поколение.
Каждая женщина может рассчитывать на мужчину. Блондины излагают разницу между добром и злом. Все деревья -- в полдень -- укрывают крестьянина тенью. Все самолеты благополучно возвращаются на аэродром. Все капитаны отчетливо видят землю. Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать. У подлеца, естественно, ничего не вышло. Если в первой главе кто-то продолжает орать, то в тридцатой это, разумеется же, не слышно. Сексуальная одержимость и социальный оптимизм, хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон, полудетективный сюжет, именуемый -- жизнь.
Пришлите мне эту книгу со счастливым концом! Элегия Издержки духа -- выкрики ума и логика, -- вы равно хороши, когда опять белесая зима бредет в полях безмолвнее души. О чем тогда я думаю один, зачем гляжу ей пристально вослед. На этот раз декабрь предвосхитил ее февральских оттепелей свет. Какие предстоят нам холода. Но, обогреты давностями, мы не помним, как нисходят города на тягостные выдохи зимы. Безумные и злобные поля! Безумна и безмерна тишина их. То не покой, то темная земля об облике ином напоминает. Какой-то ужас в этой белизне.
И вижу я, что жизнь идет как вызов бесславию, упавшему извне на эту неосознанную близость. Каких ты птиц себе изобретаешь, кому их даришь или продаешь, и в современных гнездах обитаешь, и современным голосом поешь? Вернись, душа, и перышко мне вынь! Пускай о славе радио споет нам. Скажи, душа, как выглядела жизнь, как выглядела с птичьего полета? Покуда снег, как из небытия, кружит по незатейливым карнизам, рисуй о смерти, улица моя, а ты, о птица, вскрикивай о жизни. Вот я иду, а где-то ты летишь, уже не слыша сетований наших, вот я живу, а где-то ты кричишь и крыльями взволнованными машешь. В моих глазах пошли круги, и я заснул опять. Проснулся я, и нет второй. Опасно долго спать.
Но Бог шепнул: глаза закрой, и я заснул опять. Проснулся я, и нету ног, бежит на грудь слеза. Проснулся я: несут венок, и я закрыл глаза.
Меж ними есть союз и связь и сходство — пусть совсем немое. Сойдясь вдвоем, соединясь, им очень просто стать зимою. Дела, не знавшие родства, и облака в небесной сини, предметы все и вещества и чувства, разные по силе, стихии жара и воды,.
Список всех рубрик
- Содержание
- Навигация по записям
- 1 января 1965 года
- Прокомментируйте!
- Ах,февраль, февраль.. сборник стихов о феврале...подборка русских поэтов
- Об одном стихотворении.
"В феврале далеко до весны" Иосиф Бродский ...
Бродский Иосиф Александрович Бродский Иосиф Александрович. Иосиф Александрович Бродский. Эту цитату одним из первых выложил паблик, который просто в названии имеет фамилию Бродский, но там выкладываются разные стихи и урывки.
Содержание
- Иосиф Бродский — В феврале далеко до весны
- Февраль. Иосиф Бродский.
- Иосиф Бродский — В феврале далеко до весны: Стих
- Панель Управления:
- Стихи дня. Иосиф Бродский 60 лет назад
- йПУЙЖ вТПДУЛЙК. уФЙИПФЧПТЕОЙС Й РПЬНЩ (ПУОПЧОПЕ УПВТБОЙЕ)
В феврале далеко до весны — Бродский Иосиф
Бродский был не просто поэтом, он был символом свободы, неугасимого духа творчества, живущего в сердцах людей даже в самой крепкой тоталитарной клетке. Не воскреснуть минувшим волненьям Голубых предвечерних свиданий, — Но над каждым сожженным мгновеньем Возникает, как Феникс, — предание. Февраль 1913. Иосиф Бродский. Среди осколков кораблей, камней, Пустых бутылок, инопланетян, Мы встретим наш денёк из массы дней: Во вторник, тридцать первого февраля Пронзит гиперпространство алая заря И.
В феврале далеко до весны — Иосиф Бродский
воскресенье, 19 февраля 2012 г. Иосиф Бродский. ПИСЬМА РИМСКОМУ ДРУГУ (Из Марциала) * Нынче ветрено и волны с перехлестом. «Коньяк в графине – цвета янтаря» принято считать первым «литовским» стихотворением Бродского. часть электронного собрания сочинений И. Бродского, содержащая основной корпус стихотворений и поэм. Иосиф Бродский. Новые стансы.
Иосиф Бродский. Стихи о любви ко Дню Святого Валентина.
Иосиф Бродский М. В один из дней, в один из этих дней, тем Иосиф Бродский Деревянный лаокоон, сбросив на время гору с плеч Иосиф Бродский Подросток в желтой куртке, привалясь к ограде Иосиф Бродский Как славно вечером в избе, запутавшись в своей Иосиф Бродский I Годы проходят. На бурой стене дворца появляется трещина.
Для поддержки проекта нужно пройти регистрацию на сайте премии и после модерации анкеты стать его участником. Необходимо также оценить проект поставить «лайк». Более подробно узнать о том, как зарегистрироваться и найти данный проект на сайте «Наше Подмосковье», можно в данной инструкции: Инструкция по регистрации на сайте Наше-Подмосковье. Мы работаем благодаря Вашей помощи — тем средствам, которые Вы жертвуете.
Благотворительный Фонд Московской епархии по восстановлению порушенных святынь просит вас поддержать инициативу участия Фонда в премии Губернатора Московской области «Наше Подмосковье». Для поддержки проекта нужно пройти регистрацию на сайте премии и после модерации анкеты стать его участником. Необходимо также оценить проект поставить «лайк». Более подробно узнать о том, как зарегистрироваться и найти данный проект на сайте «Наше Подмосковье», можно в данной инструкции: Инструкция по регистрации на сайте Наше-Подмосковье.
За войны, за голод, за грязь издевательств - мы требуем отчета! И с неба будто окурок на пол - ободранный орел подбитый пал, и по его когтям, по перьям и по лапам идет единого сменившая толпа. Толпа плывет и вновь садится на мель, и вновь плывет, русло меж камня вырыв. В руках, в сердцах и в петлицах - ало. Но город - вперед, но город - не сыт, но городу и этого мало. Потом постепенно пришла степенность...
Сообщить об опечатке
- Делаю ставку на 31 февраля бродский стих
- Стихи Иосифа Бродского про февраль : все произведения
- Авторизация
- Комментарии
- Иосиф Бродский ? В феврале далеко до весны - РуСтихи
5 пронзительных и философских стихотворений Иосифа Бродского
| В феврале далеко до весны — Иосиф Бродский — читать полный текст стихотворения | Ставлю на 31 февраля бродский. |
| О, стихи зимы среброснежной! | Красивые и трогательные поздравления на каждый праздник в стихах, прозе, СМС; Самые лучшие и популярные стихи великих поэтов классиков; Современная литература. |
| Иосиф Бродский. В феврале далеко до весны... | Восемь лет пронеслось. --это стихотворение было написано во время второго пребывания Бродского в Риме по приглашению Американской Академии. |
| Иосиф Бродский - В феврале далеко до весны: читать стих, текст стихотворения полностью | Иосиф Бродский: «Поэт – средство существования языка.». |
| Иосиф Бродский — В феврале далеко до весны | В феврале далеко до весны, ибо там, у него на пределе, бродит поле такой белизны, что темнеет в глазах у метели. И дрожат от ударов дома, и трепещут, как роща. |
Если довелось в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря...
| Нам судьбой суждено | В феврале далеко до весны на сайте РаДуга. Иосиф Бродский — Я распугивал ящериц в зарослях чаппараля. |
| Telegram: Contact @mir_poetry | Иосиф Бродский (Iosif Brodsky). В феврале далеко до весны (1964). Книга: Иосиф Бродский. |
| Все стихи Иосифа Бродского | Во вторую часть разговора о десяти ключевых стихотворениях Иосифа Бродского попали зрелый и поздний периоды его творчества. |
Иосиф Бродский — В феврале далеко до весны: Стих
| Восьмистишия (Бродский) — | В феврале далеко до весны,ибо там, у него на пределе,бродит поле такой белизны,что темнеет в глазах у метели.И дрожат от ударов дома. |
| О, стихи зимы среброснежной! | Стихи Иосифа Бродского. |
| Все стихи Иосифа Бродского | Иосиф Александрович Бродский. |