"Mарта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. "Mарта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Оригинал взят у sadalskij в Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие.
Сочинение на тему смешны или абсурдны истории рассказанные гоголем
Share Flag Next Entry. "Марта 25 числа случиться в Петербурге необыкновенно странное происшествие. («Невский проспект».) А вот ещё два начала петербургских повестей Гоголя, явно перекликающихся с началом «Униженных и оскорблённых»: «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие». Так начинается «Нос». Нос Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. Цирюльник Иван Яковлевич, живущий на Вознесенском проспекте (фамилия его утрачена, и даже на вывеске его — где изображен господин с намыленною щекою и надписью.
Гоголевские категории «реального» и «фантастического» в повести Михаила Булгакова «Роковые яйца»
Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся. Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу.
Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое!
Вон его! Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство.
Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага... Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идешь? В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: «Подыми!
Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того так начали отпираться магазины и лавочки. Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях. Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит.
Фрак у Ивана Яковлевича Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки! Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся.
Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью «Кушанье и чай» спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал?
Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем.
Все эти символические толкования определенных деталей повестей «Нос» и «Роковые яйца» усиливают влияние такого приема поэтики «фантастического» как совпадения. По сути, все эти детали повествования могли бы быть и абсолютно случайными, что исключило бы такое их трактование. Но именно такой прием как совпадения и их «как бы случайный символизм» создают фантастический план повестей и придает ему важнейшее свойство гоголевской и булгаковской поэтики «фантастического» - параллелизм «фантастического» и «реального» планов, не только не исключающий, но предполагающий взаимопроникновение этих планов. По-своему преломляется в повести «Роковые яйца» такой традиционный мотив поэтики «фантастического» как вступление человека в связь с дьяволом. Для Гоголя, а затем и для Булгакова, вообще была важна проблема взаимоотношения творческой личности и чертовщины. Это прежде всего объясняется особенностями мировоззрения писателей. Несомненно то, что Чартков в повести «Портрет» вступает в прямую связь с «персонифицированным носителем ирреальной злой силы» понятие Манна , то есть с ростовщиком, не переживший соблазна, он затем «отплатил» ростовщику за «займ» собственной душой.
Что касается Персикова в «Роковых яйцах», тоже творческой личности, то он хотя и несет на себе вину за опыт с «красным лучом» тут, конечно, не обошлось без чертовщины, что неоднократно подтверждает и сам профессор своими словами, вновь и вновь акцентируя наше внимание на дьявольской природе луча, таким образом, Персиков ясно осознает это , но он уже просто не может остановить научную мысль, в конечном счете, для него и не важно, кто стоит за лучом, так как и до эксперимента говорить о высокой духовности и моральности ученого не приходится. Еще один персонаж в повести воплощает дьявольское начало — это Альфред Бронский. Во-первых, Булгаков дает нам понять, кто именно пришел к профессору, уже в портретном описании журналиста, причем Булгаков специально останавливает внимание читателя на традиционных портретных чертах «персонифицированного носителя ирреальной злой силы», также создающих фантастический план повести. Для Булгакова новая советская власть была олицетворением нечистой силы см. Бронский - воплощенное зло, символично то, он желает иметь именно статью о «красном луче» у себя в журнале, таким образом, добиваясь своего, он смущает ученого, подвергает его соблазну. Рокк — также своего рода «персонифицированный носитель ирреальной злой силы». Им движет дьявольское стремление попрать все естественные законы природы и вывести «цыпляток», минуя процесс эволюции. Что важно, так это что и Персиков, и Рокк не осознают своей греховности, потому они виновны вдвойне. Заказать работу И для них исход всей истории с «цыплятками» поистине ужасен: Рокк сходит с ума, а Персикова убивают и чуть ли не в клочья раздирают разъяренные люди, пострадавшие от рокковских «цыпляток». По словам И.
Золотусского, у Гоголя в гротесковых формах «происходит извлечение необыкновенного из обыкновенного, …герои… как бы» бросают «вызов природе… Сам этот процесс мучителен, катастрофичен. Многие из них… гибнут. Иные сходят с ума. И лишь некоторые… выходят из воды сухими» [4. Так Чартков - погублен дьяволом, Поприщин — сумасшедший, и так далее. Можно предположит, что Петербург как дьявольский город, город «на костях», так же губительно действует на гоголевских героев, как Москва — на булгаковских. Насильственное перенесение новой властью столицы из Петербурга в Москву в 1917 году тем самым сместило и центр так называемого ареала обитания нечистой силы, таким образом, в творческом сознании Булгакова именно Москва стала воплощением «ирреальной злой силы».
Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок: пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал — и не знал, что подумать. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб — дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага… и он дрожал всем телом.
Откройте свой Мир!
Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою. Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся. Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв.
Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый!
Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его!
Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идешь? В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: «Подыми! Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того так начали отпираться магазины и лавочки. Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях. Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный.
И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки! Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью «Кушанье и чай» спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Этим не отделаешься.
Изволь-ка отвечать! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал? Иван Яковлевич побледнел... Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно. Абсурдная сатирическая повесть «Нос» была написана Николаем Гоголем с 1832 по 1833 года. Сюжет Карьерист и коллежский асессор по имени Ковалев для пущей важности, называющий себя майором - однажды утром просыпается и неожиданно обнаруживает у себя отсутствие носа, на месте которого у него пустое место! Испуганно чертыхаясь, майор спешит к обер-полицмейстеру, чтобы сделать заявление о пропаже.
Однако по дороге он встречает свою пропажу, разодетую в красивый золотой мундир, шапку гражданского советника и при шпаге. На глазах у Ковалева нос садится в карету и отправляется в Казанский собор, чтобы помолиться. Пораженный хозяин отправляется за ним. Робея, он просит нос вернуться, однако, последний с надлежащей интонацией старшего по званию говорит, что не понимает об чем речь и ускользает. Ковалев идет в газету с твердым намерением заявить о пропаже носа, однако, редакция ему отказывает, объясняя свое нет тем, что боится скандала. Тогда он бросается к приставу, но и тот ему отказывает, будучи не в духе, заявив, что культурному человеку нос никогда не оторвут, так как он не шляется неизвестно где. Убитый горем майор идет домой, и тут с ним приключается радость - в дом входит полицейский, который приносит, завернутый в бумажку, его нос. По словам полицейского нос хотел выехать в Ригу под фальшивым паспортом, но был перехвачен и пойман.
Радости Ковалева нет предела, но она преждевременна: нос не собирается возвращаться на прежнее место, и даже приглашенный врач не может ему помочь. Только спустя много дней вредный нос оказывается на своем прежнем месте также непонятно как исчез и жизнь Ковалева становится прежней. Идеи книги Нос в произведении Гоголя символизирует имидж, внешнюю благопристойность, которые могут существовать в петербургской культурной публике без всякой духовной личности. Писатель стремился показать читателю другой Петербург, который прячется за красивыми проспектами и улицами.
Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? Коллежский асессор Ковалев вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру. Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалеве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор.
Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию ученых аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Ученые коллежские асессоры… Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счет. То же разумей и о всех званиях и чинах. Он два года только еще состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда маиором. Маиор Ковалев имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничек его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь еще можно видеть у губернских, поветовых землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и, вообще, у всех тех мужей, которые имеют полные румяные щеки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямехонько доходят до носа.
Маиор Ковалев носил множество печаток сердоликовых и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Маиор Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Маиор Ковалев был не прочь и жениться; но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам: каково было положение этого маиора, когда он увидел, вместо довольно недурного и умеренного носа, преглупое, ровное и гладкое место. Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был итти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла кровь. К счастию, в кондитерской никого не было: мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты. Он робко подошел к зеркалу и взглянул: «Чорт знает что, какая дрянь! Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице.
Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всё переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру: «подавай! Бедный Ковалев чуть не сошел с ума.
Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери. Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением величайшей набожности молился.
Чорт его знает, как это сделать! И вдруг я вас нахожу и где же? Согласитесь… » «Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить… Объяснитесь. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично.
Занимался ботаникой, три его публичные лекции на эту тему были изданы отдельной книгой. Участвовал в Отечественной войне 1812 года. Был близок литературному кружку арзамасцев. Воспитывал племянника, будущего писателя Алексея Константиновича Толстого. Автор сборника новелл «Двойник, или Мои вечера в Малороссии», написанной для племянника сказки «Чёрная курица, или Подземные жители», романа «Монастырка». Председатель кружка «Общество любомудров». Совместно с Кюхельбекером выпускал альманах «Мнемозина». Автор утопического романа «4338-й год», повестей и рассказов, сборника философских эссе «Русские ночи». Одоевский много писал о музыке, он считается одним из основоположников русского музыкознания. Был директором Румянцевского музея, также занимался народным просвещением — выпускал журнал «Сельское чтение», сочинял образовательные «грамотки». И у Гофмана, и у его последователей повествование иронично, оно допускает двоякую интерпретацию фантастики — как мистическую сверхъестественные миры, колдовство , так и бытовую сон, опьянение, буйная фантазия. Но даже на этом фоне повесть Гоголя выделяется откровенной пародийностью, гротескным абсурдом. Пародийное повествование, эксплуатирующее тему носа, мы находим у любимца русских романтиков Лоренса Стерна — в его знаменитом юмористическом романе «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Для писателей 1830-х годов этот роман был образцом игры с литературными условностями. Главный приём Стерна — длинные, якобы неуместные отступления от темы, предельно замедляющие развитие сюжета. Одно из самых выдающихся — рассуждение о влиянии величины носа на способности человека. По наблюдению Виктора Шкловского, в романе Стерна «этот мотив развёрнут с необыкновенной пышностью»; всего «развёртывание носологии» занимает около 50 страниц текста, то есть в роман вводится «целая поэма о носах» 9 Шкловский В. Шутливый термин «носология» ввёл в оборот Виктор Виноградов Виктор Владимирович Виноградов 1895—1969 — лингвист, литературовед. В начале 1920-х изучал историю церковного раскола, в 1930-х занялся литературоведением: писал статьи про Пушкина, Гоголя, Достоевского, Ахматову. С последней его связывала многолетняя дружба. В 1929 году Виноградов переехал в Москву и основал там свою лингвистическую школу. В 1934-м Виноградова репрессировали, но освободили досрочно для подготовки к юбилею Пушкина в 1937 году. Был экспертом со стороны обвинения в процессе над Синявским и Даниэлем. Поэтика русской литературы. В начале 1830-х годов в русской печати появилось несколько шутливых похвал носу, написанных в подражание Стерну. Что именно пародирует Гоголь? Например, «тему об отрезанном и запечённом носе можно рассматривать как пародию на ситуации авантюрных романов, повествовавших о странствованиях отрезанных частей тела» 11 Виноградов В. Виноградов называет популярный авантюрный роман Джеймса Мориера Джеймс Джастин Мориер 1780—1849 — английский писатель и дипломат. Служил в посольстве в Персии, затем занялся литературой. Зачин повести «Марта 25-го числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие» и другие подобные пассажи пародируют газетную хронику и журнальные сообщения, печатавшиеся в разделе «Смесь». Эрнст Теодор Амадей Гофман. Около 1800 года. Портрет Лоренса Стерна. Около 1760 года. Национальная портретная галерея, Лондон. В романе Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» можно найти ироничные рассуждения о влиянии величины носа на способности человека Как её приняли? Как пустяк, чистый фарс, бессмысленный анекдот. Гоголь долго не соглашался на напечатание этой шутки, но мы нашли в ней так много неожиданного, фантастического, весёлого, оригинального, что уговорили его позволить нам поделиться с публикою удовольствием, которое доставила нам его рукопись» 12 Современник. Сводя всё дело к фантастике и шутке, это предисловие не давало никакого ключа к прочтению текста. Сохранился экземпляр «Современника» 13 Шляпкин И. Из неизданных бумаг А. Стасюлевича, 1903. Булгарин в «Северной пчеле» Проправительственная газета, издававшаяся в Петербурге с 1825 по 1864 год. Основана Фаддеем Булгариным. Поначалу газета придерживалась демократических взглядов в ней печатались произведения Александра Пушкина и Кондратия Рылеева , но после восстания декабристов резко изменила политический курс: вела борьбу с прогрессивными журналами вроде «Современника» и «Отечественных записок», публиковала доносы. Почти во всех разделах газеты писал сам Булгарин. В 1860-е новый издатель «Северной пчелы» Павел Усов пытался сделать газету более либеральной, но вынужден был закрыть издание из-за малого количества подписчиков. Был выходцем из немцев, русский язык выучил в юности. Был секретарём будущего императора Александра III. Розен написал либретто к опере Михаила Глинки «Жизнь за царя», статью «О рифме», изданную в первом выпуске пушкинского «Современника», создавал пьесы на исторические сюжеты. Переводил на немецкий язык стихи Пушкина и отрывки из «Бориса Годунова». Но ещё большее недоумение вызвало у него пушкинское примечание к повести, в которой …нет ни формы, ни последовательности, никакой связи даже в мыслях; всё, от начала до конца, есть непостижимая бессмыслица, отчего отвратительное представляется ещё отвратительнейшим! Чего же хотел Пушкин своим примечанием к этой повести?
Михаил Булгаков - Записки на манжетах
Помните Пушкин писал: «Там русский дух, там Русью пахнет! Думаю, в числе других запахов был и запах свежеиспеченного каравая… Советую прочитать несколько книг на тему дня. У Юрия Казакова есть рассказ «Запах хлеба», название,кажется, никак не подтверждается содержанием произведения. В числе других запах хлеба возвращает героиню в детство, приводит её в чувство… «В доме было темно, свет еле пробивался сквозь доски. Дом отсырел и имел нежилой вид, но пахло хлебом, родным с детства запахом, и у Дуси забилось сердце». Добрый рассказ «Теплый хлеб» «Ночью по деревне стоял такой запах тёплого хлеба с румяной коркой, с пригоревшими к донцу капустными листьями, что даже лисицы вылезли из нор, сидели на снегу, дрожали и тихонько скулили, соображая, как бы словчиться стащить у людей хоть кусочек этого чудесного хлеба». Алмазов «Простите меня! Я влетел на крыльцо и наткнулся на целый пласт этого аромата.
Затем комиссия должна была выбрать из тысяч лозунгов лучшие и представить их к 12 час. Затем я и подведомственная мне канцелярия то есть печальная жена разбойника [должны] составить требовательную ведомость, получить по ней и выплатить наиболее достойным за наилучшие лозунги. Но это теория. На практике же: 1 Никакого клича кликнуть было невозможно, ибо некого было кликать. Литераторов в то время в поле зрения было: все перечисленные плюс король. Но — у старика была маленькая заветная сумма: на разъезды. Поэтому: a лозунги в срочном порядке писать всем, находящимся налицо; b комиссию для рассмотрения лозунгов составить для полного ее беспристрастия также из всех находящихся налицо; c за лозунги уплатить по 15 тыс. Сели в 1 час 50 мин. Каждый успел выдавить из себя по 5-6 лозунгов, за исключением короля, написавшего 19 в стихах и прозе.
А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб - дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага... Наконец достал он свое исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелегкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой- нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: "Куда идешь? В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник еще издали указал ему алебардою, примолвив: "Подыми! Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того как начали отпираться магазины и лавочки. Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как- нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтенном во многих отношениях. Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке был пегий; то есть он был черный, но весь в коричнево-желтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки. Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалев обыкновенно говорил ему во время бритья: "У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки! Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью "Кушанье и чай" спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил: - А подойди сюда, любезный! Иван Яковлевич, зная форму, снял издали еще картуз и, подошедши проворно, сказал: - Желаю здравия вашему благородию! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать! Меня три цирюльника бреют, да еще и за большую честь почитают. А вот изволь- ка рассказать, что ты там делал?
И бросила один хлеб на стол. Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича. Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою. Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся. Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?..
«Петербургские повести» н. В. Гоголя как цикл. Фантастическое и реальное. Образ Петербурга.
Я влетел на крыльцо и наткнулся на целый пласт этого аромата. Он стоял как раз на уровне моего носа. Из сеней запах потащил меня в комнату к бабушкиному комоду. Там, во втором ящике, под старенькой простыней, я увидел четыре огромных, душистых, белых каравая с высокими пористыми боками, блестевших масляной корочкой.
От их запаха у меня кружилась голова, но впиться в хлеб, разломать его, откусить я не посмел. С великой натугой я закрыл комод». И дальше: «Когда я ел божественно пахнущий ломоть, грыз хрустящую корку, тонул в белопенном мякише, чувствуя щеками его живое тепло, я не понимал, какой поступок совершил».
И еще стихотворение Александра Яшина: худ.
Но Иван Яковлевич был ни жив ни мертв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалева, которого он брил каждую середу и воскресенье. Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый!
Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй! Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал — и не знал, что подумать.
А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб — дело печеное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал.
Неси, куда хочешь! Ничего не разберу! Уже ему мерещился алый воротникъ, красиво вышитый серебромъ, шпага...
Онъ почувствовалъ, какъ будто бы съ него разомъ свалилось десять пудовъ. Меня три цырюльника бреютъ, да еще и за большую честь почитаютъ.
Приподнявшись немного на кровати, он увидел, что супруга его, довольно почтённая дама, очень любившая пить кофий, вынимала из печи только что испечённые хлебы. То есть Иван Яковлевич хотел бы и того и другого, но знал, что было совершенно невозможно требовать двух вещей разом, ибо Прасковья Осиповна очень не любила таких прихотей. И бросила один хлеб на стол. Иван Яковлевич для приличия надел сверх рубашки фрак и, усевшись перед столом, насыпал соль, приготовил две головки луку, взял в руки нож и, сделавши значительную мину, принялся резать хлеб. Разрезавши хлеб на две половины, он поглядел в середину и, к удивлению своему, увидел что-то белевшееся. Иван Яковлевич ковырнул осторожно ножом и пощупал пальцем. Иван Яковлевич и руки опустил; стал протирать глаза и щупать: нос, точно нос! Ужас изобразился в лице Ивана Яковлевича.
Но этот ужас был ничто против негодования, которое овладело его супругою. Я сама на тебя донесу полиции. Разбойник какой! Вот уж я от трех человек слышала, что ты во время бритья так теребишь за носы, что еле держатся. Но Иван Яковлевич был ни жив ни мёртв. Он узнал, что этот нос был не чей другой, как коллежского асессора Ковалёва, которого он брил каждую середу и воскресенье. Я положу его, завернувши в тряпку, в уголок; пусть там маленечко полежит, а после его вынесу. Чтобы я позволила у себя в комнате лежать отрезанному носу?.. Сухарь поджаристый! Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй!
Чтобы я стала за тебя отвечать полиции?.. Ах ты, пачкун, бревно глупое! Вон его! Иван Яковлевич стоял совершенно как убитый. Он думал, думал — и не знал, что подумать. А по всем приметам должно быть происшествие несбыточное: ибо хлеб — дело печёное, а нос совсем не то. Ничего не разберу!.. Иван Яковлевич замолчал. Мысль о том, что полицейские отыщут у него нос и обвинят его, привела его в совершенное беспамятство. Уже ему мерещился алый воротник, красиво вышитый серебром, шпага...
Наконец достал он своё исподнее платье и сапоги, натащил на себя всю эту дрянь и, сопровождаемый нелёгкими увещаниями Прасковьи Осиповны, завернул нос в тряпку и вышел на улицу. Он хотел его куда-нибудь подсунуть: или в тумбу под воротами, или так как-нибудь нечаянно выронить, да и повернуть в переулок. Но, на беду, ему попадался какой-нибудь знакомый человек, который начинал тотчас запросом: «Куда идёшь? В другой раз он уже совсем уронил его, но будочник ещё издали указал ему алебардою, примолвив: «Подыми! Отчаяние овладело им, тем более что народ беспрестанно умножался на улице, по мере того так начали отпираться магазины и лавочки. Он решился идти к Исакиевскому мосту: не удастся ли как-нибудь швырнуть его в Неву?.. Но я несколько виноват, что до сих пор не сказал ничего об Иване Яковлевиче, человеке почтённом во многих отношениях. Иван Яковлевич, как всякий порядочный русский мастеровой, был пьяница страшный. И хотя каждый день брил чужие подбородки, но его собственный был у него вечно небрит. Фрак у Ивана Яковлевича Иван Яковлевич никогда не ходил в сюртуке был пегий; то есть он был чёрный, но весь в коричнево-жёлтых и серых яблоках; воротник лоснился, а вместо трех пуговиц висели одни только ниточки.
Иван Яковлевич был большой циник, и когда коллежский асессор Ковалёв обыкновенно говорил ему во время бритья: «У тебя, Иван Яковлевич, вечно воняют руки! Этот почтенный гражданин находился уже на Исакиевском мосту. Он прежде всего осмотрелся; потом нагнулся на перила, будто бы посмотреть под мост: много ли рыбы бегает, и швырнул потихоньку тряпку с носом. Он почувствовал, как будто бы с него разом свалилось десять пуд; Иван Яковлевич даже усмехнулся. Вместо того чтобы идти брить чиновничьи подбородки, он отправился в заведение с надписью «Кушанье и чай» спросить стакан пуншу, как вдруг заметил в конце моста квартального надзирателя благородной наружности, с широкими бакенбардами, в треугольной шляпе, со шпагою. Он обмер; а между тем квартальный кивал ему пальцем и говорил: — А подойди сюда, любезный! Иван Яковлевич, зная форму, снял издали ещё картуз и, подошедши проворно, сказал: — Желаю здравия вашему благородию! Этим не отделаешься. Изволь-ка отвечать! Меня три цирюльника бреют, да ещё и за большую честь почитают.
А вот изволь-ка рассказать, что ты там делал? Иван Яковлевич побледнел... Но здесь происшествие совершенно закрывается туманом, и что далее произошло, решительно ничего не известно. II Коллежский асессор Ковалёв проснулся довольно рано и сделал губами: «брр... Ковалёв потянулся, приказал себе подать небольшое стоявшее на столе зеркало. Он хотел взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу; но, к величайшему изумлению, увидел, что у него вместо носа совершенно гладкое место! Испугавшись, Ковалёв велел подать воды и протёр полотенцем глаза: точно, нет носа! Он начал щупать рукою, чтобы узнать: не спит ли он? Коллежский асессор Ковалёв вскочил с кровати, встряхнулся: нет носа!.. Он велел тотчас подать себе одеться и полетел прямо к обер-полицмейстеру.
Но между тем необходимо сказать что-нибудь о Ковалёве, чтобы читатель мог видеть, какого рода был этот коллежский асессор. Коллежских асессоров, которые получают это звание с помощию учёных аттестатов, никак нельзя сравнивать с теми коллежскими асессорами, которые делались на Кавказе. Это два совершенно особенные рода. Учёные коллежские асессоры... Но Россия такая чудная земля, что если скажешь об одном коллежском асессоре, то все коллежские асессоры, от Риги до Камчатки, непременно примут на свой счёт. То же разумей и о всех званиях и чинах. Ковалёв был кавказский коллежский асессор. Он два года только ещё состоял в этом звании и потому ни на минуту не мог его позабыть; а чтобы более придать себе благородства и веса, он никогда не называл себя коллежским асессором, но всегда майором. Если же встречал какую-нибудь смазливенькую, то давал ей сверх того секретное приказание, прибавляя: «Ты спроси, душенька, квартиру майора Ковалёва». По этому-то самому и мы будем вперёд этого коллежского асессора называть майором.
Майор Ковалёв имел обыкновение каждый день прохаживаться по Невскому проспекту. Воротничок его манишки был всегда чрезвычайно чист и накрахмален. Бакенбарды у него были такого рода, какие и теперь ещё можно видеть у губернских и уездных землемеров, у архитекторов и полковых докторов, также у отправляющих разные полицейские обязанности и вообще у всех тех мужей, которые имеют полные, румяные щёки и очень хорошо играют в бостон: эти бакенбарды идут по самой средине щеки и прямёхонько доходят до носа. Майор Ковалёв носил множество печаток сердоликовых и с гербами, и таких, на которых было вырезано: середа, четверг, понедельник и проч. Майор Ковалёв приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то — экзекуторского в каком-нибудь видном департаменте. Майор Ковалёв был не прочь и жениться, но только в таком случае, когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить сам, каково было положение этого майора, когда он увидел вместо довольно недурного и умеренного носа преглупое, ровное и гладкое место. Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был идти пешком, закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла кровь. К счастию, в кондитерской никого не было; мальчишки мели комнаты и расставляли стулья; некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях валялись залитые кофием вчерашние газеты. Он робко подошёл к зеркалу и взглянул.
Вдруг он стал как вкопанный у дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалёва, когда он узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему, всё переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы то ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа, как в лихорадке. Чрез две минуты нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим воротником; на нём были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем можно было заключить, что он считался в ранге статского советника. По всему заметно было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру: «Подавай! Бедный Ковалёв чуть не сошёл с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном происшествии.
Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который ещё вчера был у него на лице, не мог ездить и ходить, — был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию, проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором. Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошёл в церковь. Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери.
Помните? «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие…».
Если вы видите это сообщение, значит, произошла проблема с загрузкой файлов в стилей (CSS) нашего сайта. В программе: «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие». Такую запись оставил Н.В. Гоголь в одном из своих писем. Что за происшествие так удивило писателя и кто стал его виновником? В программе: «Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие». Такую запись оставил Н.В. Гоголь в одном из своих писем. Что за происшествие так удивило писателя и кто стал его виновником?
Краткое содержание «Нос»
Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие. М арта 25-го числа случилось въ Петербургѣ необыкновенно странное происшествіе. Но здѣсь происшествіе совершенно закрывается туманомъ, и что далѣе произошло, рѣшительно ничего не извѣстно. 1. Марта 25 числа случилось в Петербурге необыкновенно странное происшествие.