Поначалу действие «Алых парусов» должно было происходить в послереволюционном Петрограде, который в годы сочинения повести влачил жалкое. Ольга Щирица о том, с кого Грин писал образы Грэя и Ассоль, и где в «Алых парусах» — Севастополь. И к моменту написания «Алых парусов» он окончательно приходит к выводу о категорическом непринятии нового строя.
А. С. Грин. «Алые паруса» (1922). 6 класс
Весной 1902 года юноша очутился в Пензе, в царской казарме. Сохранилось одно казенное описание его наружности той поры. Такие данные, между прочим, приводятся в описании: Рост — 177,4. Глаза — светло-карие. Волосы — светло-русые. Особые приметы: на груди татуировка, изображающая шхуну с бушпритом и фок-мачтой, несущей два паруса... Искатель чудесного, бредящий морем и парусами, попадает в 213-й Оровайский резервный пехотный батальон, где царили самые жестокие нравы, впоследствии описанные Грином в рассказах «Заслуга рядового Пантелеева» и «История одного убийства». Через четыре месяца «рядовой Александр Степанович Гриневский» бежит из батальона, несколько дней скрывается в лесу, но его ловят и приговаривают к трехнедельному строгому аресту «на хлебе и воде».
Строптивого солдата примечает некий вольноопределяющийся и принимается усердно снабжать его эсеровскими листовками и брошюрами. Грина тянуло на волю, и его романтическое воображение пленила сама жизнь «нелегального», полная тайн и опасностей. Пензенские эсеры помогли ему бежать из батальона вторично, снабдили фальшивым паспортом и переправили в Киев. Оттуда он перебрался в Одессу, а затем в Севастополь. Вторичный побег, да еще отягченный связью с эсерами, стоил Гриневскому двухлетнего тюремного срока. А неудачная третья попытка оставить неволю закончилась бессрочной сибирской ссылкой... В 1905 году 25-летний Александр бежал и добрался до Вятки.
Там он и жил по украденному паспорту, под фамилией Мальгинов, до самых Октябрьских событий. Он начинал свой литературный путь как «бытовик», как автор рассказов, темы и сюжеты которых он брал непосредственно из окружающей его действительности. Его переполняли жизненные впечатления, вдосталь накопленные в годы странствий по белу свету... С особой любовью вспоминал Грин об уральском богатыре-лесорубе Илье, который обучал его премудростям валки леса, а зимними вечерами заставлял рассказывать сказки. Жили они вдвоем в бревенчатой хижине под старым кедром. Кругом дремучая чащоба, непроходимый снег, волчий вой, ветер гудит в трубе печурки... За две недели Грин исчерпал весь свой богатый запас сказок Перро, братьев Гримм, Андерсена, Афанасьева и принялся импровизировать, сочинять сказки сам, воодушевляясь восхищением своей «постоянной аудитории».
И, кто знает, может быть, там, в лесной хижине, под вековым кедром, у веселого огня печурки и родился писатель Грин... В 1907 году вышла в свет его первая книга — «Шапка-невидимка». В 1909-м напечатали «Остров Рено». Потом были другие работы — более чем в ста периодических изданиях... Выкристаллизовался и псевдоним автора: А. Сперва были — А. Степанов, Александров и Гриневич — литературный псевдоним был необходим писателю.
Появись в печати подлинная фамилия, его сразу же водворили бы в места не столь отдаленные. В послереволюционном Петрограде М. Горький выхлопотал писателю-нелегалу комнату в Доме искусств и академический паек... И Грин был теперь не один: он нашёл подругу, верную и преданную до конца, как в его книгах. Ей он посвятил бессмертную феерию «Алые паруса» — книгу, утверждающую силу любви, человеческого духа, «просвеченнуя насквозь, как утренним солнцем», любовью к жизни, к душевной юности и верой в то, что человек в порыве к счастью способен своими руками творить чудеса... В 1924 году Грин и его жена Нина Николаевна очень советуем её замечательные воспоминания о Грине переехали из Петрограда в Феодосию она идёт на «спасительную хитрость», чтобы отдалить мужа от затягивающей богемы: симулирует сердечный приступ и получает «заключение» врача о необходимости переменить место жительства. Он всегда мечтал жить в городе у тёплого моря.
Здесь прошли самые спокойные и счастливые годы его жизни, здесь были написаны романы «Золотая цепь» 1925 и «Бегущая по волнам» 1926. Крымский период творчества Грина стал как бы «болдинской осенью» писателя, в эту пору он создал, вероятно, не менее половины всего им написанного. Его комнату занимали только стол, стул и кровать. А на стене, против изголовья, красовалась просоленная деревянная скульптура из-под бушприта некоего парусника. Корабельная дева провожала писателя ко сну и встречала на рассвете. Грин окунулся в свой выстраданный сказочный мир... Но к концу 1920-х годов издатели, до этого охотно печатавшие книги Грина, перестали брать их совсем.
Денег не было, не помогли и хлопоты друзей об устройстве уже больного писателя в санаторий. Грин заболел, в сущности, от недоедания и от тоски, потому что впервые жизнь показалась ему «дорогой никуда». Он не знал, что настоящая его слава ещё впереди...
Малков Семен - Похищение Не долго осталось до конца бесплатной прослушки, всякие удовольствия должны быть адекватно оценены в денежных... Мы — доберёмся до астрала!
Рассказ весёлый и научный. Так ставьте комментарий звучный! Наука это, не экшЕн! И, хоть милы стрелялки мне, Я книгой увлечён вполне!
Девушка верит в это, что становится предметом насмешек для окружающих.
Но не одна Ассоль так романтична: однажды в их бухту заходит судно молодого капитана Грэя. Как сложится судьба Ассоль, узнайте из книги для семейного чтения, которая говорит о том, что ради любви стоит порой самим творить чудеса.
В 1931 году он успеет написать свою автобиографическую повесть. А в 1932 году, 8 июля, на 52-м году жизни, он умрет от рака желудка в Старом Крыму. За два дня до смерти, как настоящий православный, он пригласит к себе священника, причастится и исповедается. Жена Нина выберет именно то место для могилки, откуда будет открыт вид на море. На могиле писателя установят памятник Татьяны Гагариной - «бегущей по волнам» девушки. Как рождались «Алые паруса» Итак, возвращаясь к произведению «Алые паруса» кто написал эту повесть , уже приблизительно можно понять, каким человеком был автор этого литературного шедевра. Но необходимо отметить и печальную страницу его биографии.
Когда Грин служил связистом в 1919 году, он заболел сыпным тифом и месяц лечился в больнице, куда ему, тяжелобольному, Максим Горький однажды прислал чай, хлеб и мед. После выздоровления, опять же с помощью того же Горького, Грину удалось получить паек и комнату на Невском проспекте, 15, в «Доме искусства», где его соседями стали Н. Гумилев, В. Каверин, О. Мандельштам, В. Кто написал «Алые паруса»? Рассказ наш был бы не совсем полным без следующих подробностей. Соседи вспоминали, что Грин жил как отшельник в своем мире, куда никого не хотел впускать. В это же время он начнет работу над своим трогательным и поэтическим произведением «Алые паруса».
Весной 1921 года Грин женится на вдове Нине Николаевне Мироновой. Она работала медсестрой, но познакомились они еще в 1918 году. Все последующие 11 лет совместной жизни они не расставались и считали подарком судьбы их встречу. Отвечая на вопрос о том, кто написал «Алые паруса» и кому произведение было посвящено, можно сказать только одно: Грин этот свой литературный шедевр преподнес как подарок 23 ноября 1922 года именно Нине Николаевне Грин. Он будет впервые полностью издан в 1923 году. Кто написал «Алые паруса». Краткое содержание Один из главных героев, хмурый и нелюдимый Лонгрен, жил на то, что занимался изготовлением различных поделок, модельных парусников и пароходов. Местные настороженно относились к этому человеку.
"Алые паруса"
О религиозном подтексте «Алых парусов» также написал литературный критик Григорий Бондаренко, который обратил внимание на место действия феерии: Каперна-Капернаум. «Алые паруса» стали не просто популярным произведением, а настоящим новым мифом, символом, уникальным сюжетом. Однако в отечественном кинематографе «Алые паруса» появились лишь однажды в 1961 году.
Краткое содержание: «Алые паруса»
Произведение: Алые паруса. Автор: Грин Александр Степанович. Однако в 1953 году (к сожалению, уже после смерти автора) запрет сняли, и «Алые паруса» начали издавать миллионными тиражами. Однако в отечественном кинематографе «Алые паруса» появились лишь однажды в 1961 году. Тегиалые паруса художник а игошин, андрей платонов алые паруса, грин где написал алые паруса. Смотрите онлайн фильм Алые паруса на Кинопоиске. Остросюжетные подробности судьбы автора «Алых парусов».
Читать книгу: «Алые паруса»
Иваново по мотивам либретто Михаила Бартенева и Андрея Усачёва. Режиссёр — А. Лободаев, дирижёр — Д. Щудров, художник — засл. Новожилова, балетмейстер — В. Лисовская, хормейстер — Я. Премьера мюзикла состоялась 22 апреля 2016 года. Музыкальная феерия в Краснодарском академическом театре драмы имени Горького.
Постановщик — Алла Решетникова. Ассоль» по пьесе Павла Морозова в Государственном академическом русском театре драмы им. Горького [25]. Астана, Казахстан. Музыкальный спектакль Алтайского театра музыкальной комедии. Композитор — Максим Дунаевский. Постановщик — Константин Яковлев.
Спектакль «Таптал долгунугар уйдаран» Ассоль. Алые паруса по пьесе Павла Морозова в Саха академическом театре им. Постановщик — Сергей Потапов. Пластическая феерия в Херсонском музыкально-драматическом театре им. Либретто и постановка — Александр Бельский. Садовского на украинском языке Постановщик — Оксана Бандура. Винница, Украина, 2018 [29] Архивная копия от 9 января 2019 на Wayback Machine Музыкальная феерия в двух действиях для всей семьи «Алые паруса» в Приморском краевом драматическом театре молодежи.
Постановщик : Лидия Василенко. Перевод — С.
Стиранное много раз ситцевое платье едва прикрывало до колен худенькие, загорелые ноги девочки. Ее темные густые волосы, забранные в кружевную косынку, сбились, касаясь плеч. Каждая черта Ассоль была выразительно легка и чиста, как полет ласточки. Темные, с оттенком грустного вопроса глаза казались несколько старше лица; его неправильный мягкий овал был овеян того рода прелестным загаром, какой присущ здоровой белизне кожи. Полураскрытый маленький рот блестел кроткой улыбкой. Слушай-ка ты, растение! Это твоя штука?
Она была тут? Кораблекрушение причиной того, что я, в качестве берегового пирата, могу вручить тебе этот приз. Яхта, покинутая экипажем, была выброшена на песок трехвершковым валом — между моей левой пяткой и оконечностью палки. Хорошо, что оно так странно, так однотонно, музыкально, как свист стрелы или шум морской раковины; что бы я стал делать, называйся ты одним из тех благозвучных, но нестерпимо привычных имен, которые чужды Прекрасной Неизвестности? Тем более я не желаю знать, кто ты, кто твои родители и как ты живешь. К чему нарушать очарование? Я занимался, сидя на этом камне, сравнительным изучением финских и японских сюжетов… как вдруг ручей выплеснул эту яхту, а затем появилась ты… Такая как есть. Я, милая, поэт в душе — хоть никогда не сочинял сам. Что у тебя в корзинке?
Там солдаты живут. Тебя послали продать. По дороге ты занялась игрой. Ты пустила яхту поплавать, а она сбежала — ведь так? Или ты угадал? Ассоль смутилась; ее напряжение при этих словах Эгля переступило границу испуга. Пустынный морской берег, тишина, томительное приключение с яхтой, непонятная речь старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверхъестественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
Какой славный сюжет». Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни, и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь никем не слышанное. Но у вас не рассказывают сказок. У вас не поют песен. А если рассказывают и поют, то, знаешь, эти истории о хитрых мужиках и солдатах, с вечным восхвалением жульничества, эти грязные, как немытые ноги, грубые, как урчание в животе, коротенькие четверостишия с ужасным мотивом… Стой, я сбился. Я заговорю снова. Подумав, он продолжал так: — Не знаю, сколько пройдет лет, — только в Каперне расцветет одна сказка, памятная надолго. Ты будешь большой, Ассоль.
Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнет алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе. Тихо будет плыть этот чудесный корабль, без криков и выстрелов; на берегу много соберется народу, удивляясь и ахая; и ты будешь стоять там. Корабль подойдет величественно к самому берегу под звуки прекрасной музыки; нарядная, в коврах, в золоте и цветах, поплывет от него быстрая лодка. Кого вы ищете? Тогда ты увидишь храброго красивого принца; он будет стоять и протягивать к тебе руки. Ты будешь там жить со мной в розовой глубокой долине. У тебя будет все, что только ты пожелаешь; жить с тобой мы станем так дружно и весело, что никогда твоя душа не узнает слез и печали». Он посадит тебя в лодку, привезет на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звезды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом.
Ее серьезные глаза, повеселев, просияли доверием. Опасный волшебник, разумеется, не стал бы говорить так; она подошла ближе. Потом… Что говорить? Что бы ты тогда сделала? Иди, девочка, и не забудь того, что сказал тебе я меж двумя глотками ароматической водки и размышлением о песнях каторжников. Да будет мир пушистой твоей голове! Лонгрен работал в своем маленьком огороде, окапывая картофельные кусты. Подняв голову, он увидел Ассоль, стремглав бежавшую к нему с радостным и нетерпеливым лицом. Горячка мыслей мешала ей плавно передать происшествие.
Далее шло описание наружности волшебника и — в обратном порядке — погоня за упущенной яхтой. Лонгрен выслушал девочку, не перебивая, без улыбки, и, когда она кончила, воображение быстро нарисовало ему неизвестного старика с ароматической водкой в одной руке и игрушкой в другой. Он отвернулся, но, вспомнив, что в великих случаях детской жизни подобает быть человеку серьезным и удивленным, торжественно закивал головой, приговаривая: — Так, так; по всем приметам, некому иначе и быть, как волшебнику. Хотел бы я на него посмотреть… Но ты, когда пойдешь снова, не сворачивай в сторону; заблудиться в лесу нетрудно. Бросив лопату, он сел к низкому хворостяному забору и посадил девочку на колени. Страшно усталая, она пыталась еще прибавить кое-какие подробности, но жара, волнение и слабость клонили ее в сон.
На вопрос отца о порче картины Грэй отвечает: «Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу». Заранее сообщил о своей смерти Больной Александр Грин. Старый Крым. А вот о том, что советская власть упорно пыталась «забыть» Грина при жизни, известно немногим. В 1917 году Грин горячо встретил революцию, надеясь на скорые перемены, но быстро разочаровался в новых порядках. Власть отвечала взаимностью: закрывались журналы, с которыми сотрудничал писатель, а потом и он сам оказался практически под запретом. Одна новая книга в год и никаких переизданий — так безжалостный вердикт цензуры перечеркнул творчество Грина. Я не нужен ей — такой, какой я есть. А другим я быть не могу. И не хочу», — писал он. Грину 50. Он тяжело болен, продал всё, что можно было продать, и перебрался с третьей женой Ниной из горячо любимой Феодосии в город Старый Крым, где жизнь дешевле. В 1932-м Нина отправляет в Союз писателей телеграмму: знаменитый писатель умирает от истощения. В ответ приходит посылка с 250 рублями и подписью: «Для вдовы писателя Грина». Ходит легенда, что это сам Грин, с детства любивший розыгрыши, послал московским чиновникам телеграмму о своей смерти, испросив тем самым денег на собственные похороны. Следующий сборник Грина «Фантастические новеллы» вышел в 1934 году — автора уже два года как не стало. Нина Грин после смерти мужа осталась в Старом Крыму, где работала медсестрой. Когда гитлеровская армия захватила полуостров, Нина осталась с больной матерью на оккупированной территории, попала на трудовые работы в Германию, а в 1945 году вернулась из зоны оккупации в СССР и получила десять лет лагерей за «коллаборационизм и измену Родине».
И, подобно Леониду Андрееву, начав с реализма, Грин быстро перешел к мистике, символизму, некоей готике. Недаром критики и до революции, и после саркастически сравнивали его с Эдгаром По. Вот, например, из статьи Г. Наверное, не напиши он «Алые паруса», мы — «массовый читатель» — не знали бы о таком писателе, как не знаем о сотнях достаточно талантливых его современников. Но «Алые паруса» — произведение уникальное, может быть, и вечное, и оно тянет за собой и «Бегущую по волнам», и «Блистающий мир», и десятки других его произведений... Не случись Октябрьская революция, Грин, скорее всего, остался бы писателем пресловутого второго ряда. Все они начали печататься в начале века, имели известность и даже популярность, но на прижизненное, а тем более на посмертное восхождение на литературный Олимп ничто не указывало. Революция и Гражданская война не только породили плеяду талантливейших «мальчиков» вроде Гайдара, Платонова, Шолохова, явившихся со своим языком, со своей динамикой, но и «дореволюционным» словно бы дали новое дыхание. И Александр Грин «Алых парусов», литератор со вроде бы давно сложившейся репутацией, — не тот Александр Грин, что написал «Зурбаганского стрелка», «Дьявола оранжевых вод»... Историки литературы говорят, что сюжет «Алых парусов» пришел к нему еще в 1916 году. К счастью, в то время замысел не превратился в произведение — это наверняка получилась бы одна из гриновских повестей. Судьбе угодно было помучить автора, загнать в угол, извести несчастной любовью к юной девушке его, сорокалетнего испитого человека, чтобы получилось настоящее, единственное в своем роде. Суровый и подчас жестокий критик, автор романа «Восстание мизантропов» Сергей Бобров так отозвался на публикацию «Алых парусов»: «Видно, как автора перемолола революция, — как автор уходит в удивительное подполье, как исчезает красивость, мелкая рябь излишества, как она подменяется глубоким тоном к миру, как описание уходит от эффектов и трюков, — к единственному трюку, забытому нашими точных дел мастерами, — к искусству... По-моему, ни до, ни после Грину не удалось достичь такой лаконичности, точности и остроты слов, поэтичности слога. Вот как начинается написанный в одно время с «Алыми парусами» рассказ «Корабли в Лиссе», который сам Грин считал одним из самых удачных своих произведений: «Есть люди, напоминающие старомодную табакерку. Взяв в руки такую вещь, смотришь на нее с плодотворной задумчивостью. Она — целое поколение, и мы ей чужие. Табакерку помещают среди иных подходящих вещиц и показывают гостям, но редко случится, что ее собственник воспользуется ею как обиходным предметом. Столетия остановят его? Или формы иного времени, так обманчиво схожие — геометрически — с формами новыми, настолько различны по существу, что видеть их постоянно, постоянно входить с ними в прикосновение — значит незаметно жить прошлым? Может быть, мелкая мысль о сложном несоответствии? Трудно сказать. Раз и навсегда, в детстве ли или в одном из тех жизненных поворотов, когда, складываясь, характер как бы подобен насыщенной минеральным раствором жидкости: легко возмути ее — и вся она в молниеносно возникших кристаллах застыла неизгладимо... Ее требования наивны и поэтичны: цельность, законченность, обаяние привычного, где так ясно и удобно живется грезам, свободным от придирок момента. Такой человек предпочтет лошадей — вагону; свечу — электрической груше; пушистую косу девушки — ее же хитрой прическе, пахнущей горелым и мускусным; розу — хризантеме; неуклюжий парусник с возвышенной громадой белых парусов, напоминающий лицо с тяжелой челюстью и ясным лбом над синими глазами, предпочтет он игрушечно-красивому пароходу. Внутренняя его жизнь по необходимости замкнута, а внешняя состоит во взаимном отталкивании». Глубокие наблюдения, сильные образы, очевиден писательский ум, а не только талант. Но читать, вникать в суть — трудно. Текст как спрессованная глина... Это произошло так. В одно из его редких возвращений домой, он не увидел, как всегда еще издали, на пороге дома свою жену Мери, всплескивающую руками, а затем бегущую навстречу до потери дыхания.
Форма обратной связи
- «Мечта, которая сбывается»: Как создавалась повесть-феерия Грина «Алые паруса»
- Читать книгу: «Алые паруса»
- Как попасть на фестиваль выпускников
- 100 лет феерии Александра Грина «Алые паруса». История о сбывшейся мечте. Юбиляр под обложкой
- Алые паруса - Александр Грин, читать повесть онлайн
- Юбилей. «Алые паруса» наполнены ветром надежд
«Мечта, которая сбывается»: Как создавалась повесть-феерия Грина «Алые паруса»
Если бы Грин умер, оставив нам только одну свою поэму в прозе «Алые паруса», то и этого было бы довольно, чтобы поставить его в ряды замечательных писателей, тревожащих человеческое сердце призывом к совершенству. "Алые паруса" подверглись критике: в газетах писали, что советскому читателю не нужны истории о полуфантастическом мире с благополучным концом. "Алые паруса" написал Александр Грин (Гриневский),русский писатель эмигрировавший после революции во Францию, которому надоело ждать в России светлое будущее, которое он мастерски описывал в своих но. Смотрите онлайн фильм Алые паруса на Кинопоиске.
Алые паруса
О том, кто написал «Алые паруса», в советскую эпоху знали даже школьники. Грин обдумывал и писал «Алые паруса» среди смерти, голода и тифа. Алые паруса - читать детские народные сказки на сайте РуСтих. Однако в 1953 году (к сожалению, уже после смерти автора) запрет сняли, и «Алые паруса» начали издавать миллионными тиражами. В 2023 году фестиваль «Алые паруса» пройдет 24 и 25 июня (в субботу и воскресенье) [1]. Первым, кто услышал – из уст автора – «Алые паруса», стал писатель Михаил Слонимский.
Стрелял в подругу, телеграфировал о своей смерти: как жил автор «Алых парусов» Александр Грин
Кажется, В. Адеев может говорить о писателе бесконечно. По его убеждению, где бы ни был Грин в Севастополе и что бы с ним ни случалось здесь, всё он перенес на страницы своих произведений. Он не любил морального насилия над собой. Это его возмущало, из-за этого он часто попадал в критические ситуации.
Конечно, Грин не сразу начал писать свою Гринландию. Вначале были тексты, связанные с революционной деятельностью. Но, находясь в тюрьме, он начинает думать о той, другой стране, которую будут строить после революции, — считает В. Адеев и добавляет: — Не будь Севастополя, не будь тюрьмы — не было бы и Грина писателя.
В 1905 году А. Грин переезжает из Севастополя в Петербург уже другим человеком, он — охваченный жаждой писать. Гриновский художник Владимир Адеев В. Адеев — член Союза художников России — родился в 1949 году, в Севастополь из Ялты семья художника перебралась в 53-м.
Я начал иллюстрировать произведения писателя, когда учился в художественной школе, и по сей день иллюстрирую его повести. Художник Вячеслав Яковлев как-то давно сказал мне: ты рисуешь гриновские места и вроде как бы стесняешься в этом признаться. Если тебе нравится Грин, то и пиши картины в этом духе. После его слов всё стало на свои места: мое видение обрело очертания гриновской страны.
Романы, повести, рассказы А. Грина открыли для меня душу Севастополя, его свет, цвета, воздух, — рассказывает художник. Он утверждает, что страна Гринландия существует, но сам Грин в романе называет ее Гринлендс.
Вместо нее у детской кроватки — нового предмета в маленьком доме Лонгрена — стояла взволнованная соседка. Мертвея, Лонгрен наклонился и увидел восьмимесячное существо, сосредоточенно взиравшее на его длинную бороду, затем сел, потупился и стал крутить ус. Ус был мокрый, как от дождя. Женщина рассказала печальную историю, перебивая рассказ умильным гульканием девочке и уверениями, что Мери в раю.
Когда Лонгрен узнал подробности, рай показался ему немного светлее дровяного сарая, и он подумал, что огонь простой лампы — будь теперь они все вместе, втроем — был бы для ушедшей в неведомую страну женщины незаменимой отрадой. Месяца три назад хозяйственные дела молодой матери были совсем плохи. Из денег, оставленных Лонгреном, добрая половина ушла на лечение после трудных родов, на заботы о здоровье новорожденной; наконец потеря небольшой, но необходимой для жизни суммы заставила Мери попросить в долг денег у Меннерса. Меннерс держал трактир, лавку и считался состоятельным человеком. Мери пошла к нему в шесть часов вечера. Около семи рассказчица встретила ее на дороге к Лиссу. Заплаканная и расстроенная, Мери сказала, что идет в город заложить обручальное кольцо.
Она прибавила, что Меннерс соглашался дать денег, но требовал за это любви. Мери ничего не добилась. В этот вечер была холодная, ветреная погода; рассказчица напрасно уговаривала молодую женщину не ходить в Лисс к ночи. Взад и вперед от приморской деревни в город составляло не менее трех часов скорой ходьбы, но Мери не послушалась советов рассказчицы. Заложу колечко, и кончено». Она сходила, вернулась, а на другой день слегла в жару и бреду; непогода и вечерняя изморось сразила ее двухсторонним воспалением легких, как сказал городской врач, вызванный добросердной рассказчицей. Через неделю на двуспальной кровати Лонгрена осталось пустое место, а соседка переселилась в его дом нянчить и кормить девочку.
Ей, одинокой вдове, это было не трудно. Лонгрен поехал в город, взял расчет, простился с товарищами и стал растить маленькую Ассоль. Пока девочка не научилась твердо ходить, вдова жила у матроса, заменяя сиротке мать, но лишь только Ассоль перестала падать, занося ножку через порог, Лонгрен решительно объявил, что теперь он будет сам все делать для девочки, и, поблагодарив вдову за деятельное сочувствие, зажил одинокой жизнью вдовца, сосредоточив все помыслы, надежды, любовь и воспоминания на маленьком существе. Десять лет скитальческой жизни оставили в его руках очень немного денег. Он стал работать. Скоро в городских магазинах появились его игрушки — искусно сделанные маленькие модели лодок, катеров, однопалубных и двухпалубных парусников, крейсеров, пароходов — словом, того, что он близко знал, что, в силу характера работы, отчасти заменяло ему грохот портовой жизни и живописный труд плаваний.
Не забывайте, что дизайн билетов меняется каждый год, а меры защиты от подделок совершенствуются. Поэтому отличить оригинал от фальшивого билета не составит труда. Администрация города и организаторы постоянно напоминают о возможном мошенничестве и о том, что они не несут ответственности за билеты, приобретенные с рук. Не ведитесь на подобные предложения. Программа праздника Источник: Сообщество "Алые паруса" ВКонтакте С каждым годом концерт и световое шоу становятся все более технологичными, зрелищными и ярким, а сценарии «Алых парусов» — интригующими и неожиданными. Ежегодно в основу представления закладываются разные концепции и события. В прошлом году сразу три события стали лейтмотивом мероприятия: Год педагога и наставника, 55-летний юбилей праздника выпускников «Алые паруса», 320-летие со дня основания Санкт-Петербурга. Безусловно, они повлияли на масштабность шоу. Тематика и программа 2024 года пока неизвестны. Организаторы до последнего держат в секрете подробности мероприятия и лишь за одну-две недели начинают приоткрывать завесу тайны. По традиции программа «Алых парусов» состоит из двух частей — это концерт на Дворцовой площади и светопиротехническое музыкальное шоу в акватории Невы. Тайминг мероприятия из года в год остается примерно одинаковым: Время.
После многих лет плавания, юноша навестил родной дом. Его отец уже умер. Мать дала крупную сумму, и юноша купил собственный корабль. Спустя некоторое время юноша прибыл в город, куда дочь моряка относила на продажу игрушки, и увидел в лесу спящую девушку. Юноша надел ей на палец кольцо. Он узнал, что над девушкой смеются, так как она ждёт принца на корабле с алыми парусами. Жители деревни увидели, как с белого корабля с алыми парусами спустили шлюпку, в неё сел прекрасный юноша, подплыл к берегу и увёз девушку. Вскоре к влюблённым присоединился и старый моряк. Подробный пересказ по главам После очередного долгого плавания моряк Лонгрен вернулся домой в небольшую деревушку Каперну. За время отсутствия у Лонгрена родилась дочь Ассоль, а жена умерла. Соседка рассказала, что оставленные Лонгреном деньги его жена потратила на лечение после трудных родов. Она пыталась взять в долг у состоятельного трактирщика, Меннерса, но тот потребовал за это её любовь. Отчаявшаяся женщина решила заложить обручальное кольцо, но по дороге, попав под сильный ливень, простудилась и вскоре умерла от воспаления лёгких. Реклама Лонгрен сам воспитывал дочь, зарабатывая тем, что делал игрушечные корабли и продавал их. Жили отец с дочерью замкнуто, в стороне от всех. Однажды лодка с Меннерсом попала в шторм. Трактирщик просил о помощи, но стоящий на берегу Лонгрен сделал вид, что не слышит. Он отомстил за умершую жену. Нашедшим его людям умирающий Меннерс рассказал, что Лонгрен не захотел его спасти. Жители Каперны отвернулись от него и стали презирать маленькую Ассоль. Девочке приходилось идти через лес. Однажды по дороге в Лисс она остановилась передохнуть, решила поиграть кораблём с алыми парусами и пустила его по ручью. Ручей отнёс кораблик в чащу леса, где девочка встретила старика Эгля. Он был очарован девочкой, не спрашивал о её жизни, оставив всё в «Прекрасной Неизвестности». Ассоль была совсем непохожа на жителей Каперны, где «не рассказывают сказок… не поют песен».
Краткое содержание «Алые паруса»
Как-то во время жестокого шторма лавочник и трактирщик Меннерс был унесен в своей лодке далеко в море. Единственным свидетелем происходящего оказался Лонгрен. Он спокойно курил трубку, наблюдая, как тщетно взывает к нему Меннерс. Лишь когда стало очевидным, что тому уже не спастись, Лонгрен прокричал ему, что вот так же и его Мери просила односельчанина о помощи, но не получила её. Лавочника на шестой день подобрал среди волн пароход, и тот перед смертью рассказал о виновнике своей гибели.
Болезненно впечатлительный юноша запоем читал переводные романы о приключениях, в одиночку шлялся по улицам или терроризировал окрестные леса, паля из собственного ружьишка в птиц без разбора. Друзей у него не было.
Из приличной гимназии его вышибли за дурацкие стишки собственного сочинения — вундеркинд в ядовитом пасквиле прошелся по преподавателям: «Инспектор, жирный муравей, гордится толщиной своей... Боясь неизбежной порки, Саша решил бежать из Вятки в Америку, но к вечеру замерз, проголодался и вернулся домой. Ему не везло во всем, даже в городской лотерее-аллегри: «Я проставил на билеты пять рублей, беря все пустые трубочки... До сих пор не забыть мне, как к колесу подошла дурная, как грех, девица, взяла два билета, и оба они оказались выигрышными: самовар и часы». В шестнадцать лет, кое-как окончив реальное училище, Гриневский уехал в Одессу — поступать на корабль. Долговязый, щуплый, болезненно вспыльчивый подросток воображал себя ловким, подтянутым юнгой.
Год он провел в одесском порту, перебиваясь с хлеба на воду, но жестокая школа жизни не искоренила пылкого воображения. Гриневский успел послужить учеником матроса, сходить в Крым и даже в Египет. Однако со всех пароходов Грин вылетал после первого максимум второго рейса. Матросы травили «барчука» и жестоко издевались над ним, а с офицерами гордый юноша раз за разом спорил и даже лез в драку. С позором вернувшись в родную Вятку, Гриневский промаялся там зиму и на следующий год отправился искать счастья в Баку. Босяцкая жизнь его затянула, он бедствовал, голодал, побирался, ночевал где придется и брался за любую работу.
Успеха, ожидаемо, не достигал нигде, порой ему не платили, плюс он подцепил малярию. После Баку был Урал, золотые прииски, лесосплав, год солдатчины, ячейка эсеров и виток революционной работы. Молодой подпольщик прославился пылкостью агитации и растратой партийных денег. Он наконец встретил первую любовь — потомственную революционерку Екатерину Бибергаль. Чувства Гриневского были столь пылки, что, не пережив отказа вступить в брак, он стрелял в возлюбленную. Но и в этом не преуспел — промахнулся, оцарапав лишь кожу.
Вскоре горе-подпольщик оказался арестован, попал в тюрьму, отсидел первый срок, после чего разочаровался в терроре и бомбах. Но зато именно эсеры его совратили, толкнув на скользкую стезю литературы. Первый свой рассказ «Заслуга рядового Пантелеева» Александр Грин написал по их заказу и получил сказочный гонорар — 75 рублей.
Когда для человека главное — получать дражайший пятак, легко дать этот пятак, но, когда душа таит зерно пламенного растения — чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя. Когда начальник тюрьмы сам выпустит заключённого, когда миллиардер подарит писцу виллу, опереточную певицу и сейф, а жокей хоть раз попридержит лошадь ради другого коня, которому не везёт, — тогда все поймут, как это приятно, как невыразимо чудесно. Но есть не меньшие чудеса: улыбка, веселье, прощение, и — вовремя сказанное, нужное слово. Владеть этим — значит владеть всем».
Тяга к романтике неистребима в душе русского человека. Наверное, это понимал и сам Грин. Где его враги и завистники? Кто вспомнит их произведения? А в честь писателя 17 февраля 1984 года имя «Гриневия» 2786 Grinevia присвоили малой планете. И, я думаю, на ней есть города Лисс и Зурбаган, а между ними рассекают волны корабли под алыми парусами… Знаете, почему наши люди вырастают боле добрыми, сердечными, сострадательными?
Количество театральных постановок «Алых парусов» не поддается учету. Экранизация долгое времея была одна, 1961-го года, с Анастасией Вертинской в главной роли. Только двадцать один год спустя, в 1982-м, появилась картина Бориса Степанцева «Ассоль», а в 2010-м году вышел новый фильм — четырехсерийная «Правдивая история об Алых парусах» киевского режиссера Александра Стеколенко, фантазия на тему сразу нескольких произведений Грина.
История создания повести Алые паруса
На другой день только и разговоров было у жителей Каперны, что о пропавшем Меннерсе, а на шестой день привезли его самого, умирающего и злобного. Его рассказ быстро облетел окрестные деревушки. До вечера носило Меннерса; разбитый сотрясениями о борта и дно лодки, за время страшной борьбы с свирепостью волн, грозивших, не уставая, выбросить в море обезумевшего лавочника, он был подобран пароходом «Лукреция», шедшим в Кассет. Простуда и потрясение ужаса прикончили дни Меннерса. Он прожил немного менее сорока восьми часов, призывая на Лонгрена все бедствия, возможные на земле и в воображении. Рассказ Меннерса, как матрос следил за его гибелью, отказав в помощи, красноречивый тем более, что умирающий дышал с трудом и стонал, поразил жителей Каперны. Не говоря уже о том, что редкий из них способен был помнить оскорбление и более тяжкое, чем перенесенное Лонгреном, и горевать так сильно, как горевал он до конца жизни о Мери, — им было отвратительно, непонятно, поражало их, что Лонгрен молчал. Молча, до своих последних слов, посланных вдогонку Меннерсу, Лонгрен стоял; стоял неподвижно, строго и тихо, как судья, выказав глубокое презрение к Меннерсу — большее, чем ненависть, было в его молчании, и это все чувствовали. Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадства, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, — поступил внушительно, непонятно и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают.
Никто более не кланялся ему, не протягивал руки, не бросал узнающего, здоровающегося взгляда. Совершенно навсегда остался он в стороне от деревенских дел; мальчишки, завидев его, кричали вдогонку: «Лонгрен утопил Меннерса! Так же, казалось, он не замечал и того, что в трактире или на берегу, среди лодок, рыбаки умолкали в его присутствии, отходя в сторону, как от зачумленного. Случай с Меннерсом закрепил ранее неполное отчуждение. Став полным, оно вызвало прочную взаимную ненависть, тень которой пала и на Ассоль. Девочка росла без подруг. Два-три десятка детей ее возраста, живших в Каперне, пропитанной, как губка водой, грубым семейным началом, основой которого служил непоколебимый авторитет матери и отца, переимчивые, как все дети в мире, вычеркнули раз-навсегда маленькую Ассоль из сферы своего покровительства и внимания. Совершилось это, разумеется, постепенно, путем внушения и окриков взрослых приобрело характер страшного запрета, а затем, усиленное пересудами и кривотолками, разрослось в детских умах страхом к дому матроса.
К тому же замкнутый образ жизни Лонгрена освободил теперь истерический язык сплетни; про матроса говаривали, что он где-то кого-то убил, оттого, мол, его больше не берут служить на суда, а сам он мрачен и нелюдим, потому что «терзается угрызениями преступной совести». Играя, дети гнали Ассоль, если она приближалась к ним, швыряли грязью и дразнили тем, что будто отец ее ел человеческое мясо, а теперь делает фальшивые деньги. Одна за другой, наивные ее попытки к сближению оканчивались горьким плачем, синяками, царапинами и другими проявлениями общественного мнения; она перестала наконец оскорбляться, но все еще иногда спрашивала отца: «Скажи, почему нас не любят? Надо уметь любить, а этого-то они не могут». Любимым развлечением Ассоль было по вечерам или в праздник, когда отец, отставив банки с клейстером, инструменты и неоконченную работу, садился, сняв передник, отдохнуть с трубкой в зубах, — забраться к нему на колени и, вертясь в бережном кольце отцовской руки, трогать различные части игрушек, расспрашивая об их назначении. Так начиналась своеобразная фантастическая лекция о жизни и людях — лекция, в которой, благодаря прежнему образу жизни Лонгрена, случайностям, случаю вообще, — диковинным, поразительным и необыкновенным событиям отводилось главное место. Лонгрен, называя девочке имена снастей, парусов, предметов морского обихода, постепенно увлекался, переходя от объяснений к различным эпизодам, в которых играли роль то брашпиль, то рулевое колесо, то мачта или какой-нибудь тип лодки и т.
Он остановился перед витриной с игрушками и увидел лодочку с шелковым парусом.
Правда, тот парус был не алого, а белого цвета. Грин задумался: а что мог бы ему рассказать корабль с красным парусом? В поисках ответа на этот вопрос он и написал свою самую известную книгу — «Алые паруса». Но прежде чем повесть попала в руки читателям, она и ее автор прошли трудный путь. Как Александр Грин создавал легендарное произведение, рассказывает 5-tv. История создания повести «Алые паруса» Работа над повестью происходила на фоне трагических событий не только в стране, но и в жизни самого писателя. В 1919-м Александра Грина призвали в армию, где он заболел сыпным тифом и долго лечился в госпитале. Он дважды дезертировал из армии, потому что не разделял тех идей, за которые ему предстояло сражаться.
В какой-то момент писатель оказался на грани нищеты, скитался по друзьям в поисках ночлега. И все это время Грин делал заметки и писал черновик будущей повести. Естественно, с надеждой, что и в его жизни, и в жизни Петрограда, наконец-то появится тот самый корабль с алыми парусами. Первое издание повести «Алые паруса», 1923 г. Привычный читателям текст «Алых парусов» сложился к 1920-му. Все дальнейшие правки были уже стилистического характера. В мае 1922-го в газете «Вечерний Телеграф» опубликовали одну главу повести под названием «Грей». Целиком произведение вышло в 1923-м.
Свою книгу Александр Грин посвятил любимой жене Нине. До своего последнего вздоха великий и многострадальный писатель не утратил веру в лучшее, надежду и силу духа.
Летом 1919 года его призвали в Красную Армию связистом, черновики повести Грин всюду носил с собой в походной сумке. Заболев сыпным тифом, он попадает в голодный Петроград.
В 1920 году писатель впервые читает публично главы из нового произведения, а в 1923 году повесть-феерия выходит в свет. ПБГ, 23 ноября 1922 г. Повесть включалась во все собрания сочинений писателя.
Во всем замечался иной порядок, чем днем, — тот же, но в ускользнувшем ранее соответствии. Все спало с открытыми глазами, тайно рассматривая проходящую девушку. Она шла, чем далее, тем быстрей, торопясь покинуть селение. За Каперной простирались луга; за лугами по склонам береговых холмов росли орешник, тополя и каштаны. Там, где дорога кончилась, переходя в глухую тропу, у ног Ассоль мягко завертелась пушистая черная собака с белой грудью и говорящим напряжением глаз.
Собака, узнав Ассоль, повизгивая и жеманно виляя туловищем, пошла рядом, молча соглашаясь с девушкой в чем-то понятном, как «я» и «ты». Ассоль, посматривая в ее сообщительные глаза, была твердо уверена, что собака могла бы заговорить, не будь у нее тайных причин молчать. Заметив улыбку спутницы, собака весело сморщилась, вильнула хвостом и ровно побежала вперед, но вдруг безучастно села, деловито выскребла лапой ухо, укушенное своим вечным врагом, и побежала обратно. Ассоль проникла в высокую, брызгающую росой луговую траву; держа руку ладонью вниз над ее метелками, она шла, улыбаясь струящемуся прикосновению. Засматривая в особенные лица цветов, в путаницу стеблей, она различала там почти человеческие намеки — позы, усилия, движения, черты и взгляды; ее не удивила бы теперь процессия полевых мышей, бал сусликов или грубое веселье ежа, пугающего спящего гнома своим фуканьем. И точно, еж, серея, выкатился перед ней на тропинку. Ассоль говорила с теми, кого понимала и видела. Большой жук цеплялся за колокольчик, сгибая растение и сваливаясь, но упрямо толкаясь лапками.
Жук, точно, не удержался и с треском полетел в сторону. Так, волнуясь, трепеща и блестя, она подошла к склону холма, скрывшись в его зарослях от лугового пространства, но окруженная теперь истинными своими друзьями, которые — она знала это — говорят басом. То были крупные старые деревья среди жимолости и орешника. Их свисшие ветви касались верхних листьев кустов. В спокойно тяготеющей крупной листве каштанов стояли белые шишки цветов, их аромат мешался с запахом росы и смолы. Тропинка, усеянная выступами скользких корней, то падала, то взбиралась на склон. Ассоль чувствовала себя, как дома; здоровалась с деревьями, как с людьми, то есть пожимая их широкие листья. Она шла, шепча то мысленно, то словами: «Вот ты, вот другой ты; много же вас, братцы мои!
Я иду, братцы, спешу, пустите меня. Я вас узнаю всех, всех помню и почитаю». Она выбралась, перепачкав ноги землей, к обрыву над морем и встала на краю обрыва, задыхаясь от поспешной ходьбы. Глубокая непобедимая вера, ликуя, пенилась и шумела в ней. Она разбрасывала ее взглядом за горизонт, откуда легким шумом береговой волны возвращалась она обратно, гордая чистотой полета. Тем временем море, обведенное по горизонту золотой нитью, еще спало; лишь под обрывом, в лужах береговых ям, вздымалась и опадала вода. Стальной у берега цвет спящего океана переходил в синий и черный. За золотой нитью небо, вспыхивая, сияло огромным веером света; белые облака тронулись слабым румянцем.
Тонкие, божественные цвета светились в них. На черной дали легла уже трепетная снежная белизна; пена блестела, и багровый разрыв, вспыхнув средь золотой нити, бросил по океану, к ногам Ассоль, алую рябь. Она села, подобрав ноги, с руками вокруг колен. Внимательно наклоняясь к морю, смотрела она на горизонт большими глазами, в которых не осталось уже ничего взрослого, — глазами ребенка. Все, чего она ждала так долго и горячо, делалось там — на краю света. Она видела в стране далеких пучин подводный холм; от поверхности его струились вверх вьющиеся растения; среди их круглых листьев, пронизанных у края стеблем, сияли причудливые цветы. Верхние листья блестели на поверхности океана; тот, кто ничего не знал, как знала Ассоль, видел лишь трепет и блеск. Из заросли поднялся корабль; он всплыл и остановился по самой середине зари.
Из этой дали он был виден ясно, как облака. Разбрасывая веселье, он пылал, как вино, роза, кровь, уста, алый бархат и пунцовый огонь. Крылья пены трепетали под мощным напором его киля; уже встав, девушка прижала руки к груди, как чудная игра света перешла в зыбь; взошло солнце, и яркая полнота утра сдернула покровы с всего, что еще нежилось, потягиваясь на сонной земле. Девушка вздохнула и осмотрелась. Музыка смолкла, но Ассоль была еще во власти ее звонкого хора. Это впечатление постепенно ослабевало, затем стало воспоминанием и, наконец, просто усталостью. Она легла на траву, зевнула и, блаженно закрыв глаза, уснула — по-настоящему, крепким, как молодой орех, сном, без заботы и сновидений. Ее разбудила муха, бродившая по голой ступне.
Беспокойно повертев ножкой, Ассоль проснулась; сидя, закалывала она растрепанные волосы, поэтому кольцо Грэя напомнило о себе, но считая его не более, как стебельком, застрявшим меж пальцев, она распрямила их; так как помеха не исчезла, она нетерпеливо поднесла руку к глазам и выпрямилась, мгновенно вскочив с силой брызнувшего фонтана. На ее пальце блестело лучистое кольцо Грэя, как на чужом, — своим не могла признать она в этот момент, не чувствовала палец свой. Чья шутка? Может быть, нашла и забыла? Схватив левой рукой правую, на которой было кольцо, с изумлением осматривалась она, пытая взглядом море и зеленые заросли; но никто не шевелился, никто не притаился в кустах, и в синем, далеко озаренном море не было никакого знака, и румянец покрыл Ассоль, а голоса сердца сказали вещее «да». Не было объяснений случившемуся, но без слов и мыслей находила она их в странном чувстве своем, и уже близким ей стало кольцо. Вся дрожа, сдернула она его с пальца; держа в пригоршне, как воду, рассмотрела его она — всею душою, всем сердцем, всем ликованием и ясным суеверием юности, затем, спрятав за лиф, Ассоль уткнула лицо в ладони, из-под которых неудержимо рвалась улыбка, и, опустив голову, медленно пошла обратной дорогой. Так, — случайно, как говорят люди, умеющие читать и писать, — Грэй и Ассоль нашли друг друга утром летнего дня, полного неизбежности.
Рассеянность — облачное движение чувств — отражалась в его лице бесчувственной улыбкой лунатика. Его помощник Пантен шел в это время по шканцам с тарелкой жареной рыбы; увидев Грэя, он заметил странное состояние капитана. Что видели? Впрочем, это, конечно, ваше дело. Маклер предлагает выгодный фрахт; с премией. Да что с вами такое?.. Это как холодная вода. Пантен, сообщите людям, что сегодня мы поднимаем якорь и переходим в устье Лилианы, миль десять отсюда.
Ее течение перебито сплошными мелями. Проникнуть в устье можно лишь с моря. Придите за картой. Лоцмана не брать. Пока все… Да, выгодный фрахт мне нужен как прошлогодний снег. Можете передать это маклеру. Я отправляюсь в город, где пробуду до вечера. Я хочу, чтобы вы приняли к сведению мое желание избегать всяких расспросов.
Когда наступит момент, я сообщу вам, в чем дело. Матросам скажите, что предстоит ремонт; что местный док занят. Хотя распоряжения капитана были вполне толковы, помощник вытаращил глаза и беспокойно помчался с тарелкой к себе в каюту, бормоча: «Пантен, тебя озадачили. Не хочет ли он попробовать контрабанды? Не выступаем ли мы под черным флагом пирата? Пока он нервически уничтожал рыбу, Грэй спустился в каюту, взял деньги и, переехав бухту, появился в торговых кварталах Лисса. Теперь он действовал уже решительно и покойно, до мелочи зная все, что предстоит на чудном пути. Каждое движение — мысль, действие — грели его тонким наслаждением художественной работы.
Его план сложился мгновенно и выпукло. Его понятия о жизни подверглись тому последнему набегу резца, после которого мрамор спокоен в своем прекрасном сиянии. Грэй побывал в трех лавках, придавая особенное значение точности выбора, так как мысленно видел уже нужный цвет и оттенок. В двух первых лавках ему показали шелка базарных цветов, предназначенные удовлетворить незатейливое тщеславие; в третьей он нашел образцы сложных эффектов. Хозяин лавки радостно суетился, выкладывая залежавшиеся материи, но Грэй был серьезен, как анатом. Он терпеливо разбирал свертки, откладывал, сдвигал, развертывал и смотрел на свет такое множество алых полос, что прилавок, заваленный ими, казалось, вспыхнет. На носок сапога Грэя легла пурпурная волна; на его руках и лице блестел розовый отсвет. Роясь в легком сопротивлении шелка, он различал цвета: красный, бледный розовый и розовый темный, густые закипи вишневых, оранжевых и мрачно-рыжих тонов; здесь были оттенки всех сил и значений, различные — в своем мнимом родстве, подобно словам: «очаровательно» — «прекрасно» — «великолепно» — «совершенно»; в складках таились намеки, недоступные языку зрения, но истинный алый цвет долго не представлялся глазам нашего капитана; что приносил лавочник, было хорошо, но не вызывало ясного и твердого «да».
Наконец, один цвет привлек обезоруженное внимание покупателя; он сел в кресло к окну, вытянул из шумного шелка длинный конец, бросил его на колени и, развалясь, с трубкой в зубах, стал созерцательно неподвижен. Этот совершенно чистый, как алая утренняя струя, полный благородного веселья и царственности цвет являлся именно тем гордым цветом, какой разыскивал Грэй. В нем не было смешанных оттенков огня, лепестков мака, игры фиолетовых или лиловых намеков; не было также ни синевы, ни тени — ничего, что вызывает сомнение. Он рдел, как улыбка, прелестью духовного отражения. Грэй так задумался, что позабыл о хозяине, ожидавшем за его спиной с напряжением охотничьей собаки, сделавшей стойку. Устав ждать, торговец напомнил о себе треском оторванного куска материи. Но Грэй молча смотрел ему в лоб, отчего хозяин лавки сделался немного развязнее. Грэй кивнул, приглашая повременить, и высчитал карандашом на бумаге требуемое количество.
Прошу вас сесть, капитан. Не желаете ли взглянуть, капитан, образцы новых материй? Как вам будет угодно. Вот спички, вот прекрасный табак; прошу вас. Две тысячи… две тысячи по. Когда он наконец весь изошел восторгом, Грэй договорился с ним о доставке, взяв на свой счет издержки, уплатил по счету и ушел, провожаемый хозяином с почестями китайского короля. Тем временем через улицу от того места, где была лавка, бродячий музыкант, настроив виолончель, заставил ее тихим смычком говорить грустно и хорошо; его товарищ, флейтист, осыпал пение струи лепетом горлового свиста; простая песенка, которою они огласили дремлющий в жаре двор, достигла ушей Грэя, и тотчас он понял, что следует ему делать дальше. Вообще все эти дни он был на той счастливой высоте духовного зрения, с которой отчетливо замечались им все намеки и подсказы действительности; услыша заглушаемые ездой экипажей звуки, он вошел в центр важнейших впечатлений и мыслей, вызванных, сообразно его характеру, этой музыкой, уже чувствуя, почему и как выйдет хорошо то, что придумал.
Миновав переулок, Грэй прошел в ворота дома, где состоялось музыкальное выступление. К тому времени музыканты собрались уходить; высокий флейтист с видом забитого достоинства благодарно махал шляпой тем окнам, откуда вылетали монеты. Виолончель уже вернулась под мышку своего хозяина; тот, вытирая вспотевший лоб, дожидался флейтиста. В молодости я был музыкальным клоуном. Теперь меня тянет к искусству, и я с горем вижу, что погубил незаурядное дарование. Поэтому-то я из поздней жадности люблю сразу двух: виолу и скрипку. На виолончели играю днем, а на скрипке по вечерам, то есть как бы плачу, рыдаю о погибшем таланте. Не угостите ли винцом, а?
Виолончель — это моя Кармен, а скрипка. Циммер не расслышал. Впрочем, что мне?! Пусть кривляются паяцы искусства — я знаю, что в скрипке и виолончели всегда отдыхают феи. Иногда — птица, иногда — спиртные пары. Капитан, это мой компаньон Дусс; я говорил ему, как вы сорите золотом, когда пьете, и он заочно влюблен в вас. Но я хитер, не верьте моей гнусной лести. Я предлагаю вам хорошо заработать.
Соберите оркестр, но не из щеголей с парадными лицами мертвецов, которые в музыкальном буквоедстве или — что еще хуже — в звуковой гастрономии забыли о душе музыки и тихо мертвят эстрады своими замысловатыми шумами, — нет. Соберите своих, заставляющих плакать простые сердца кухарок и лакеев; соберите своих бродяг. Море и любовь не терпят педантов. Я с удовольствием посидел бы с вами, и даже не с одной бутылкой, но нужно идти. У меня много дела. Возьмите это и пропейте за букву А. Если вам нравится мое предложение, приезжайте повечеру на «Секрет», он стоит неподалеку от головной дамбы. Капитан Грэй хочет жениться!
Вы же… — За букву А! Пожалуйте что-нибудь и на фиту… Грэй дал еще денег. Музыканты ушли. Тогда он зашел в комиссионную контору и дал тайное поручение за крупную сумму — выполнить срочно, в течение шести дней. В то время, как Грэй вернулся на свой корабль, агент конторы уже садился на пароход. К вечеру привезли шелк; пять парусников, нанятых Грэем, поместились с матросами; еще не вернулся Летика и не прибыли музыканты; в ожидании их Грэй отправился потолковать с Пантеном. Следует заметить, что Грэй в течение нескольких лет плавал с одним составом команды. Вначале капитан удивлял матросов капризами неожиданных рейсов, остановок — иногда месячных — в самых неторговых и безлюдных местах, но постепенно они прониклись «грэизмом» Грэя.
Он часто плавал с одним балластом, отказываясь брать выгодный фрахт только потому, что не нравился ему предложенный груз. Никто не мог уговорить его везти мыло, гвозди, части машин и другое, что мрачно молчит в трюмах, вызывая безжизненные представления скучной необходимости. Но он охотно грузил фрукты, фарфор, животных, пряности, чай, табак, кофе, шелк, ценные породы деревьев: черное, сандал, пальму. Все это отвечало аристократизму его воображения, создавая живописную атмосферу; не удивительно, что команда «Секрета», воспитанная, таким образом, в духе своеобразности, посматривала несколько свысока на все иные суда, окутанные дымом плоской наживы. Все-таки этот раз Грэй встретил вопросы в физиономиях; самый тупой матрос отлично знал, что нет надобности производить ремонт в русле лесной реки. Пантен, конечно, сообщил им приказание Грэя; когда тот вошел, помощник его докуривал шестую сигару, бродя по каюте, ошалев от дыма и натыкаясь на стулья. Наступал вечер; сквозь открытый иллюминатор торчала золотистая балка света, в которой вспыхнул лакированный козырек капитанской фуражки. Как только мы бросим якорь на дно Лилианы, я расскажу все, и вы не будете тратить так много спичек на плохие сигары.
Ступайте, снимайтесь с якоря. Пантен, неловко усмехаясь, почесал бровь. Когда он вышел, Грэй посидел несколько времени, неподвижно смотря в полуоткрытую дверь, затем перешел к себе. Здесь он то сидел, то ложился; то, прислушиваясь к треску брашпиля, выкатывающего громкую цепь, собирался выйти на бак, но вновь задумывался и возвращался к столу, чертя по клеенке пальцем прямую быструю линию. Удар кулаком в дверь вывел его из маниакального состояния; он повернул ключ, впустив Летику. Матрос, тяжело дыша, остановился с видом гонца, вовремя Предупредившего казнь. У меня глаз, как у орла. И я полетел; я так дышал на лодочника, что человек вспотел от волнения.
Капитан, вы хотели оставить меня на берегу? Лил ли ты на затылок холодную воду? Не столько, сколько было принято внутрь, но лил. Все сделано. Берите и читайте. Я очень старался. Я уйду. Он повернулся и вышел с странными движениями слепого.
Грэй развернул бумажку; карандаш, должно быть, дивился, когда выводил по ней эти чертежи, напоминающие расшатанный забор. Вот что писал Летика: «Сообразно инструкции. После пяти часов ходил по улице. Дом с серой крышей, по два окна сбоку; при нем огород. Означенная особа приходила два раза: за водой раз, за щепками для плиты два. По наступлении темноты проник взглядом в окно, но ничего не увидел по причине занавески». Затем следовало несколько указаний семейного характера, добытых Летикой, видимо, путем застольного разговора, так как меморий заканчивался, несколько неожиданно, словами: «В счет расходов приложил малость своих». Но существо этого донесения говорило лишь о том, что мы знаем из первой главы.
Грэй положил бумажку в стол, свистнул вахтенного и послал за Пантеном, но вместо помощника явился боцман Атвуд, обдергивая засученные рукава. Он занят: на него напали там какие-то люди с трубами, барабанами и другими скрипками. Вы звали их на «Секрет»? Пантен просит вас прийти, говорит, у него туман в голове. Далее будет видно, как их устроить. Атвуд, скажите им и команде, что я выйду на палубу через четверть часа. Пусть соберутся; вы и Пантен, разумеется, тоже послушаете меня. Атвуд взвел, как курок, левую бровь, постоял боком у двери и вышел.
Эти десять минут Грэй провел, закрыв руками лицо; он ни к чему не приготовлялся и ничего не рассчитывал, но хотел мысленно помолчать. Тем временем его ждали уже все, нетерпеливо и с любопытством, полным догадок. Он вышел и увидел по лицам ожидание невероятных вещей, но так как сам находил совершающееся вполне естественным, то напряжение чужих душ отразилось в нем легкой досадой. Вы видели, что привезен красный шелк; из него под руководством парусного мастера Блента смастерят «Секрету» новые паруса. Затем мы отправимся, но куда — не скажу; во всяком случае, недалеко отсюда. Я еду к жене. Она еще не жена мне, но будет ею. Мне нужны алые паруса, чтобы еще издали, как условлено с нею, она заметила нас.
Вот и все. Как видите, здесь нет ничего таинственного. И довольно об этом. Как желаете, так и будет. Я поздравляю вас. После этого подошли все, сменяя друг друга застенчивой теплотой взгляда и бормоча поздравления. Никто не крикнул, не зашумел — нечто не совсем простое чувствовали матросы в отрывистых словах капитана. Пантен облегченно вздохнул и повеселел — его душевная тяжесть растаяла.
Один корабельный плотник остался чем-то недоволен: вяло подержав руку Грэя, он мрачно спросил: — Как это вам пришло в голову, капитан? Покажи своих ребятишек. Скрипач, хлопая по спине музыкантов, вытолкнул семь человек, одетых крайне неряшливо. Эти два безусых молодца — фанфары; как заиграют, так сейчас же хочется воевать. Затем кларнет, корнет-а-пистон и вторая скрипка. Все они — великие мастера обнимать резвую приму, то есть меня. А вот и главный хозяин нашего веселого ремесла — Фриц, барабанщик. У барабанщиков, знаете, обычно — разочарованный вид, но этот бьет с достоинством, с увлечением.
В его игре есть что-то открытое и прямое, как его палки. Так ли все сделано, капитан Грэй? Пантен, снимайте швартовы, трогайтесь. Я вас сменю через два часа. Этих двух часов он не заметил, так как они прошли все в той же внутренней музыке, не оставлявшей его сознания, как пульс не оставляет артерий. Он думал об одном, хотел одного, стремился к одному. Человек действия, он мысленно опережал ход событий, жалея лишь о том, что ими нельзя двигать так же просто и скоро, как шашками. Ничто в спокойной наружности его не говорило о том напряжении чувства, гул которого, подобно гулу огромного колокола, бьющего над головой, мчался во всем его существе оглушительным нервным стоном.
Это довело его, наконец, до того, что он стал считать мысленно: «Один», два… тридцать…» и так далее, пока не сказал «тысяча». Такое упражнение подействовало: он был способен наконец взглянуть со стороны на все предприятие. Здесь несколько удивило его то, что он не может представить внутреннюю Ассоль, так как даже не говорил с ней. Он читал где-то, что можно, хотя бы смутно, понять человека, если, вообразив себя этим человеком, скопировать выражение его лица. Уже глаза Грэя начали принимать несвойственное им странное выражение, а губы под усами складываться в слабую, кроткую улыбку, как, опомнившись, он расхохотался и вышел сменить Пантена. Было темно. Пантен, подняв воротник куртки, ходил у компаса, говоря рулевому: «Лево четверть румба; лево. Стой: еще четверть».
Я все понял. Вот здесь, на мостике. У вас гениальная голова, Грэй! Идите спать. Даю вам слово, что вы ошибаетесь. Я делаю то, что сказал. Он отослал его спать, сверился с направлением курса и сел. Теперь мы его оставим, так как ему нужно быть одному.
В тяжелые часы жизни ничто так не восстанавливало силы его души, как эти одинокие блужданья. Тишина, только тишина и безлюдье — вот что нужно было ему для того, чтобы все самые слабые и спутанные голоса внутреннего мира зазвучали понятно. Эту ночь он думал о будущем, о бедности, об Ассоль. Ему было крайне трудно покинуть ее даже на время; кроме того, он боялся воскресить утихшую боль. Быть может, поступив на корабль, он снова вообразит, что там, в Каперне его ждет не умиравший никогда друг, и возвращаясь, он будет подходить к дому с горем мертвого ожидания. Мери никогда больше не выйдет из дверей дома. Но он хотел, чтобы у Ассоль было что есть, решив поэтому поступить так, как приказывает забота. Когда Лонгрен вернулся, девушки еще не было дома.
Ее ранние прогулки не смущали отца; на этот раз однако в его ожидании была легкая напряженность. Похаживая из угла в угол, он на повороте вдруг сразу увидел Ассоль; вошедшая стремительно и неслышно, она молча остановилась перед ним, почти испугав его светом взгляда, отразившего возбуждение. Казалось, открылось ее второе лицо — то истинное лицо человека, о котором обычно говорят только глаза. Она молчала, смотря в лицо Лонгрену так непонятно, что он быстро спросил: — Ты больна? Она не сразу ответила. Когда смысл вопроса коснулся наконец ее духовного слуха, Ассоль встрепенулась, как ветка, тронутая рукой, и засмеялась долгим, ровным смехом тихого торжества. Ей надо было сказать что-нибудь, но, как всегда, не требовалось придумывать — что именно; она сказала: — Нет, я здорова… Почему ты так смотришь? Мне весело.
Верно, мне весело, но это оттого, что день так хорош. А что ты надумал? Я уж вижу по твоему лицу, что ты что-то надумал. Жить нечем. Я не пойду снова в дальнее плавание, а поступлю на почтовый пароход, что ходит между Кассетом и Лиссом. Мне будет скучно. Возвратись поскорей. Она почувствовала, что должна выветрить его тревогу, и, победив ликование, сделалась серьезно-внимательной, только в ее глазах блестела еще новая жизнь.
Я собирала орехи.