Витёк Панкратович. В 2017 году на территории прихода был освящен первый в Беларуси храм в честь священномученика Иоанна Панкратовича, который стал храмом-памятником, посвященным подвигу священномучеников Слуцкой епархии. Друзья Витёк, фотографии, данные анкеты.
В ХРАМЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ИОАННА ПАНКРАТОВИЧА СОСТОЯЛАСЬ БОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТУРГИЯ
Витёк Панкратович, 29 лет, пользователь из Россия. Информация о месте жительства, семейном статусе, фото и увлечениях. мои спутники в прохождении игр!Игровой канал ViteC Play. Прохождение The Binding of Isaac, атмосферных и интересных инди игр, смешных игр. Витёк Панкратович. Город должен знать своих героев Пишите в "Предложить новость".
ViteC ► Play | ВитеК ► Плей
Страница Витек Пастарнаков, Городея, биография, фотография, местоположение, семейный статус. Аккаунт в ВКонтакте с анонимными данными и контактным номером телефона. Комбригом 36 ОБрМП стал крымчанин Никита Витек. Витёк Панкратович. Виктория Панкратович. Ищете неприхотливое, но красиво растение в дом? Витек панкратович вк пудож. С развитием современных технологий и цифровой эры наша жизнь стала более связанной с интернетом, чем когда-либо.
По всей стране стартовала акция «Георгиевская ленточка»
Профиль пользователя Витека Панкратовича VK, биография. Найдены фотографии Вконтакте, видео и данные из соцсетей Панкратовича. Ядро-сувенир испускает иллюминатор практически оперативно, панкратович фамилия, но со традиционным приращением по мнению к списку обращения союзного самоуправления. Витёк Панкратович, 29 лет, пользователь из Россия. Информация о месте жительства, семейном статусе, фото и увлечениях. Витёк Панкратович, 29 лет, Россия. На странице вы найдете информацию о его биографии, работе, образовании и интересах.
По всей стране стартовала акция «Георгиевская ленточка»
А я пацан, 17 лет. Как говориться этого ничего не видел, а тут… у самого жизненно важного органа… такая рваная рана… она зажимает рукой, чтоб кровь… Ну как-то все-таки затянул ей жгут. Потом повязку сделал и орём: «Санитары, санитары». Тут два солдата подбежали: «Чё такое, чё кричишь? Да вот, ранетая тут. Они её на плащ-палатку и в тыл. Солдату в тыл всегда… как бы прожить… как бы остаться живым… Ну я догоняю… — Да медсестру ранило. Я перевязывал. Потом узнали когда, стали надо мной смеяться. Мол, расскажи, ну как ты там перевязывал… Потом мы дом этот стали окружать, а наверху лейтенант и старшина… а он только с училища… Ну такой же пацан, какой с него вояка… Ну и лейтенанта и старшину сразу… Остались мы без командира… Ну мы отошли опять назад.
На второй день в два часа ракета, — побежали… в атаку пошли… там положили больше полроты… Я тут пропустил… Потом расскажу… У них там граница, не как у нас, колючка, полоса смотровая… Столб стоит, всё… за столб зашел — другое государство. Мы наступаем, а они стараются отойти так, чтоб тебя достать… А у них как… Вот тут дом, у тебя скотина, гектаров шестьдесят земли… Хорошо жили и скотина у них, и свиньи, и куры… Ну наши разведчики зашли, свинью зарезали, костёр развели и сидят кучно, вокруг. И снаряд точно попал в середину. И там человек семь-восемь было убито. Полковая разведка вся пропала. Ну мы посадили на коней разведчиков, кто остался и пошли. Обошли, а там здание огромное — женский монастырь… Нас молодых поставили снаружи, охраняйте, чтоб никто не вышел и никто не зашел… Ну и мы по два человека стоим… Это было в Венгрии… Вышли принесли нам колбасы, яблок, хлеба, сала копченого, вина… вот… Я на второй день зашёл, сидит там разведчик уже пьяный, обнимает монашку и говорит: — У нас в Советском Союзе на каждом заборе висит плакат — «Пролетарии всех стран соединяйтесь! А в разведку брали только этих, из заключения… Заключенных. Те что добровольно пошли.
Ну и соединялись они там. Но этим дело не кончилось. Подъезжают два студебеккера и соскакивают оттуда наши, говорят давайте назад. Ну мы на коней повскакали и в часть. А разведчики остались. Потом через какое-то время меня вызывают. Там у него папки на столе он их перекладывал. И я свою фамилию увидел. Ну как увидел.
Там у него телефон, этот, вертушка и он пока там крутил я гляжу а там моя папка. Ну он меня спрашивать, что, да как, был мол внутри монастыря? А мы договорились говорить, что никто не был. Ну думаю, все… штрафбат, а то еще хуже… Но обошлось… Обошлось, да этим не кончилось. Началось еще почище… Ну это я потом… Ну это… пошли мы в атаку, полроты перебило и мы их выбили. Ну как выбили… Там у них за деревней такой пригорок, у них там окопы. Ну мы их выбили и заняли их окопы. А ночью, видимо, их командиры получили нагоняй и решили они отбить эти позиции. И они подползли.
У меня вот так, два-три метра лежал сержант и его сразу… и мы остались с лейтенантом. А лейтенант офицерское всё снял, намотал обмотки, телогрейку, взял автомат… уже не отличишь его… они же выбивали офицеров… Капитан там бежал и его в лоб прямо… И бежим так… и два немца, один ставит пулемёт, а другой ленту, а в мою сторону не смотрят. А у меня осталась одна противотанковая граната. Я её метнул туда, вот они сидят два рядом. А там куст, а у гранаты этой такая широкая лента, её на боевой взвод ставить… И она замоталась на ветке, и так вот висит, болтается… А я смотрю, что же дальше будет… А он, немец прыгает, прыгает, а достать не может. Я только успел лечь, как она рванула… пулемёт их перелетел через наш окоп, куста как не было, а от немцев… каша получилась… Подошли мы к капитану, лейтенант забрал пистолет, документы там, удостоверение… Отдает мне и говорит: — Иди, сдай эти документы начальнику штаба. Ну я взял бумаги, пистолет и пошел к начальнику… там с километр. Пришел отдал документы этого капитана, пистолет… А там как получилось. Капитан этот был пограничник и воевал с лета, самого 41 го.
А семья была в эвакуации. И он всю войну ее искал. И вот я документы принес, а ему вчера письмо от жены пришло. Нашли семью. А капитан так и погиб, не узнал. Он с нами был в окопах, а письмо там при штабе полка. Вот так вот и получилось… Солдат-то просто так не гулял, где хотел, а снайперу можно… мы ж, как охотники. Я зашел как то к артиллеристам. А я говорю: «Можно я посплю» и лег у пушки рядом и проспал.
Проснулся, а мне говорят — Ну ты и спишь. Мы тут стреляли, стреляли рядом, а ты хоть бы что… А там вдруг три тигра на нас выползли. А лейтенант тоже молодой, командир их, давай наводить сразу. Я ему, — Подожди, лейтенант, подпусти. Пушка, 76я она на 1200 м, прямой наводкой, а потом уже крутить начинает. Но все равно далеко. Я в прицел свой смотрю, метров 700 наверное. Но тоже еще рано. Так как если промажем, то все тут нам и конец.
Подпустили еще, может метров на 500. Я ему, — Теперь давай… И он с первого выстрела его зажег. А те двое танков как начали палить и назад ходу и ушли… Так лейтенант этот про меня доложил в штаб и меня перевели из пехотного полка в управление огнем. Там же очень важно расстояние определить, а нас учили и по ветру и по погоде… В Венгрии под Балатоном большие бои были. Поубивало много… А потом мы уже к Австрийской границе вышли. Есть еще такие офицеры, мы их «сватами» звали… Это когда приходят не наши офицеры, а чужие. Это значит, что новая часть на подходе. Это когда у нас уже от роты взвод остается… И надо сдать передний край новой части. Наши офицеры сдают, а те принимают.
Ну там точка, там точка, а те, которые принимают фиксируют по карте. И если они, новые, нашим доверяют, то просто нашу часть снимают, а новые заходят ночью. А если эти новые, прибывшие не доверяют нашим офицерам, тогда они что делают… самое страшное… тогда их офицеры наблюдают, а наши дают команду, без всякой подготовки — и в атаку… Немцы в это время открывают огонь, со всех видов… все, что у них есть на передовой… Новые офицеры все это фиксируют… Вот после этих проверок оставалось — единицы… Помню наступать надо было. А уже конец войне то, умирать никто уже не хотел. Все думали, как дожить бы… И ждем наши танки, должен был танковый батальон поддержать. Прибыл один танк, капитан вышел… Говорит, — сейчас еще один танк придет. Мы, — Как так один, нам сказали батальон. А батальон полный — это 12 танков, а тут один. Подождал он, подождал второй танк, потом говорит: — Ладно, я их сейчас прочешу с краю.
И как-то он так хитро зашел с краю траншеи, что его фаустами не взяли, а он прямо вдоль траншеи идет и жгёт их огнеметом, они горят, а он их давит, и так огнеметом пожег всех и подавил… Вернулся, говорит: — Ну давайте теперь… И мы деревню легко прошли и еще километров 18 гнали, почти к самой Вене… Ну и дальше… А потом, уже мало солдат было и были точки. Окоп, там два-три солдата и метров через сто-двести еще окоп… А между ними никого. Немцы ходили к нам в тыл, мы к ним ходили… А что сплошного то нет фронта… Как-то обстреливали нас… мы меньше стреляли, чем они… А они без конца, видно девать снаряды им было некуда. Лежим, а я уже ефрейтор, вроде как главный. Глядим бежит наш, побежит упадет, потом опять бежит. Прибежал к нам, говорит: — Тебя командир вызывает. Иди, а я за тебя тут останусь. Ну я винтовку закрыл, прицел и так же, то бегу, то лежу. И главное, стреляет — выстрел, а пуля вроде как не прилетела.
А пуля, оказывается быстрее чем звук… вот это самое страшное… Прибег, старшина говорит кому-то: — Ты веревки приготовил… А тот — Ага, мол… Сидим, к вечеру тащат пушку 76 на доджике. И два или три ящика снарядов. А там разведчики разнюхали. Там гора, а там у немцев под горою штаб, кухня и, даже, по моему, перевязочный пункт. Ну много их там было. Ну и мы пушку, на веревках, когда стемнело затащили наверх, на самый. А у меня прицел снайперский, а стреляли мы утром. Подождали когда у них кухни, две или три заработало. А мы прямой наводкой, осколочным, колпачки… Метров за триста, а может и меньше.
И мы сделали выстрелов десять или двенадцать… Там кашу сделали… В упор. В общем хорошо поработали… Там потом две или три братские могилы были, а офицеров они отдельно хоронили… и там было еще семь или восемь крестов отдельных. А потом мы после этого боя еще месяц ждали пополнения.
Даже если придется вступить в неравную схватку. А все потому, что каждой семье нужно «родовое гнездо», где всегда можно найти поддержку или собраться за одним столом...
Кириенко назначили генеральным директором VK вместо Бориса Добродеева. Однако карьера Степана Ковальчука пошла в гору после того, как его двоюродный дед стал совладельцем холдинга, пишет издание. В феврале 2022 года молодого человека назначили старшим вице-президентом по медиастратегии и развитию сервисов, а на следующий год поставили управлять одной из бизнес-групп VK, которая отвечает за социальные платформы и медиаконтент. Владимир Кириенко — сын замглавы администрации президента России Сергея Кириенко.
Они в Италии живут… Я получил газету «Известия» в 2002-м году, там была большая статья. Они указывали, Абамелеки, что в Ватикане лежит очень много царского золота. В общем, как он пишет… что если это золото возвратить России, то на каждого и вновь родившегося и глубокого старика, на каждого хватит по десять тысяч долларов, если перевести на доллары. Это вот последнее, что я знал про этих князей Абамелеков… А мать очень много рассказывала про этого князя. Он был наместником в Молдавии, но почему мы назвали Молдавией? Потом уже коммунисты решили из бессарабов сделать молдаван. Когда отменили это крепостное право никто от князя не ушёл. Хотя он, бабушка рассказывала, давал документы… открепительные какие-то. Но никто не ушёл, у них князь был, видимо, порядочный человек. У него была школа, была больница. В школе он одарённых детей отправлял в Петроград на учёбу. Молодой князь любил путешествовать. Он дома почти и не бывал, все время в поездках, а дома был старый князь. А ехал он не один, а целая экспедиция. Бабушка все время его сопровождала. Так как она была белошвейкой, шила рубашки ему, гольфы… А тогда началась подготовка к празднованию 300-летия дома Романовых, и он часто уезжает в Италию, где они купили 13 акров земли и началось строительство комплекса зданий для подарка императору. И чтобы следить за стройкой этой направили дедушку Тимофея туда. Он там прожил очень долго, многие годы, до 13-го года. А здания эти император в казну отдал и там было посольство России в Италии, потом и после царя тоже… Сейчас не знаю… Может и сейчас оно там… Так дедушка все время жил в Италии, а бабушка все время сопровождала в поездки князя молодого и почти с каждой поездки она уже приезжала не одна, а с ребёнком. Сначала Степа, потом Гриша, потом Федя, а потом мамка моя, Мария, а потом самая младшая Еврона… И все они Тимофеевны… Как тогда говорили, какой бычок не прыгнет, а телка наша… А настоящая фамилия деда Патлатюк Тимофей. Это наша фамилия, а Мартыненко — это так, мать вышла замуж… Степа, он как-то примкнул к коммунистам, большевикам, в армию пошёл. И только в двадцатом или двадцать втором он с Дальнего востока пришёл. Дядька Гриша в колхозе работал, а когда война началась, взяли его в армию, ну а дядька Федька… тот пил беспробудно. Всю жизнь пил, пока не помер… Несколько раз женился… Один мальчик был у него, сын… И уже перед смертью он матери моей сказал, мне мамка говорила, — Скажи хлопцам, чтоб они не пили… А сам всю жизнь пропьянствовал… А бабушку я и не помню почти… Она же с нами в Сибирь переехала и там уже померла, и дед помер… В Одессе у него… у князя был дворец, но, говорят, не очень большой, такой, очень удобный, да… особняк. Когда он приезжал в Одессу он на Лузановском пляже, там был такой пляж… Я был на этом пляже… далеко, далеко идёшь, а все по колени, может чуть больше… Там стоял бюст в полный рост, памятник… И показывал пальцем в море… и надпись «Кому бедной на богатом жениться, идти в море топиться». Это я запомнил, и когда мы с женой ездили по путёвке по Западной Украине, где я там бывал… и пошли там посмотреть памятник этот, поехали на Лузановский пляж… Я выбрал старого таксиста… Поехали, а нет памятника… Таксиста спрашиваю: — Давно живёте? И так помнили его… в общем хорошо жили. Почти что до пятого года. Вот я точно не помню, когда началась эта… столыпинская реформа… когда это… в пятом году поп Гапон то… устроил это… ну поход этот… там же много погибло… после этого уже начали шевелиться… и кто были крепостные тоже это… стали разъезжаться… ну а попа этого на второй день нашли повешенного… Когда началась эта реформа князь разрешил, дал всем ехать… дал лошадей, у него было очень большое хозяйство… и поехали в Северный Казахстан… тогда ж губерния была. Это Ленин начал уже это делить, распотрошил всю империю. Наши мужики поехали, как говориться, своим ходом. Дали нам зерно… мать говорит, хорошо ехали, точно не помню… И в этот… Казахстан приехали осенью на быках. Приехали — отпустили их, пасутся… Сами готовить кашу там… В общем жили они там очень хорошо… Когда доехали до Петропавловска, выходит чиновник и говорит: — Вот на заход солнца, никуда не сворачивайте, будет роща, будет пруд. Там останавливайтесь, обживайтесь, обрабатывайте землю сколько сможете. И они там начали. Они очень богато жили. Земли там… Никто их там не пугал… Там степь как это море, конца и края нет. Во-первых, вырыли запруду… Там бил из земли фонтан. Вода хорошая такая. Они запруду вырыли, озеро стало наполнятся. Завели там рыбу. В общем жили они хорошо. В 14-м году привезли пленных австрийцев. Там роща, и вот они…, чтоб скотина не ходила в рощу… они выкопали вокруг этой рощи канаву, глубиной около двух метров. Мы там, когда уже жили, она часть осыпалась, но всё равно глубокая была. Они ещё до 24 или 25-го жили очень хорошо. Были лошади, были коровы, быки… я помню были два быка, у них рога, вот как у меня рука. Здоровые… Ну и коммунисты давай загонять их в колхоз. Ну отвели этих лошадей, быков… вот… начали… Ничего хорошего с этим колхозом, конечно, не было… Вот в тридцатых я ещё помню… Я тогда в школу пошёл. Вот когда Беломорканал начали строить, приезжают две, тогда уже были, полуторки… Милиционеры приезжают к председателю сельсовета и говорят: — Вот по разнарядке мы должны у вас арестовать десять врагов народа. Давайте их. Давайте, а мы их заберём. Ну люди то не знали про этот Беломорканал. Понятия не имели. Набрали восемь здоровых мужиков… так называли их — кулак… Почему их «кулак» называли, потому что он спал на кулаке. Ему некогда было спать, он работал. Кормил всю Россию. Восемь собрали. Двоих нет… А они — Разнарядка десять человек. Не дашь людей сам поедешь. А у меня сестра замуж там вышла. Ну и они тестя… он уже дряхлый старик, весь мохом оброс. Она его летом оденет валенки, шубу, на завалинке посадит на солнце. Солнце зашло — его домой. Вот этого дедушку привели, посадили в машину. А ей говорят — Марина, твоего тестя посадили в машину. Ну она берёт булку хлеба, кусок сала, ещё чего-то… Сват, на говорит, тебе хватит на два-три дня, а потом приедешь домой… Нет, — говорит, — сваха, это уже раз увезут, то я уже не вернусь… Когда всё это началось… эта стройка… потом один пришёл… от него тени даже не было… мой старший брат взял бутылку водки, привёл его домой. Мать нажарила картошки… Он рассказывал. Международная Организация Помощи Революционерам… Эти революционеры должны были сделать мировую революцию… А им надо деньги… Ну в школе меня выбирают… Выбрали старшим по сбору, а помощником дали дочку председателя сельсовета этого… Катичка, я помню… Ну мы пошли… Копеек по десять, по пятнадцать, даже по двадцать давали. Обошли всю деревню… Собрали эти деньги, дали… Через неделю директор объявляет, — Наша группа заняла первое место по сбору. Ну поздравляют нас. Я говорю, — Катька, мы первое место заняли. После уроков покушаешь, заходи. Начнём по второму кругу. Это уже моя инициатива. Пошли… в первый дом зашли, говорим надо помощь мировой революции… хозяйка выносит кочан капусты… во второй дом зашли — ведро картошки предлагают… третий дом — морковки… вот так вот… Я говорю, — Кать, — ну куда мы это девать будем? Пойдём, надо посоветоваться с директором… Пошли к директору, поговорили, мол, так и так… Они не отказывают, но денег не дают… дают продукты. Он говорит: — Подождите, я это дело выясню, — позвонил он там, выходит и говорит, — Ведром картошки революцию не сделаешь. Надо деньги. На этом моя карьера политическая закончилась. А школа была — бывший поповский дом. Учились в две смены. С братом одни ботинки были на двоих. Я в первую, он во вторую. Последняя вторая смена уже при свете ламп учились. Это я окончил семь классов. Да, я не досказал, когда дедушку посадили моего — ещё одного не хватает. А Катька была тупая как кирпич, слабая умом то. А учительница, никто даже не знал откуда она пришла… Пришла, как она говорила «в народ, учить детей». И вот она с утра до вечера в школе. Ничем ни огородом, ничем не занималась… И она всё время Катьку эту шпиговала… учила её… Ну председатель и того… Забрали эту бедную учительницу… Александра Андреевна, как сейчас помню её. Она уже была старенькая… сколько ей лет было никто, наверное, не знает. В 37-м году Ежов начал ловить всех подряд и расстреливать. Друг на друга стали писать… А в 37-м был съезд партии. Три тысячи депутатов… На этом съезде Сталина прокатили… Его постановили снять… Ну и когда стали депутаты эти все разъезжаться… из трёх тысяч, около двух тысяч дорогой снимали и расстреливали…В общем и наш попал тоже. Как уехал его больше и не видели… В общем постреляли их… И военные все попали, высшее руководство… Уже дошло до того, что командир авиационной дивизии — старший лейтенант. Это ж — Тухачевский, Блюхер… Сына Блюхера я хорошо знал. Он жил в Свердловске, я тоже жил в Свердловске после заключения… Он приезжал на работу к нам… Когда война началась, вернее 21-го вечером выпускной… духовой оркестр… выдали свидетельства… мы пошли в рощу… там гуляли… утром приходим… началась война…. В 8 часов выступил Тихон, патриарх… Вот… он призывал всех православных встать на защиту. В 2 часа выступил Молотов… Люди стоят ждут, какие будут ещё сообщения… А нас же уверяли, что если враг нападёт, мы его разобьём на его территории с малой кровью… Прошло, что наше дело правое, победа будет за нами… Ну чё ж… За нами… Так были уверены… Ну говорили, — три месяца, максимум четыре… Нечего беспокоиться… Ну поступили в техникум… Там было отделение Ленинградского института… Поступил без экзаменов. У меня оценки хорошие были… хотя не заслуженно… учился кое-как… Поступили учимся, вдруг объявление — Всем собраться в актовом зале. Собираемся, директор объявляет: — Наш техникум закрывается до окончания войны. Выносить все парты, все столы, все оборудование на склад. Разворачивается госпиталь. Не успели мы вынести все это оборудование из классов, как стали подъезжать машины раненных.
Профиль Витека Панкратовича ВКонтакте
Знаете ли, хорошая "палка" перед новым годом для некоторых. Так что не знаю, кто потом будет работать. То есть те,которые работают сейчас. Старшее поколение обучит малышей. Их не научить, у них в мозгах другие мысли. Больше писать по этому поводу ничего не буду. И что бы в НЕЙ всё было мирно и ладно.
В тот же день батюшку арестовали. На следствии были предъявлены новые обвинения: агитировал против вступления в колхоз, пугал скорой войной и сменой власти, неправильно трактовал советскую Конституцию.
Насчет последнего необходимо сделать пояснение. Статья 124 Конституции СССР 1936 года гласила: «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами». Верующие различных конфессий восприняли это как реальную гарантию своих прав. Известны случаи, когда люди собирались на массовые молебны, а на вопрос «Кто разрешил? Однако власть не собиралась исполнять даже те законы, которые сама установила, а ссылки на них преподносила как «неправильную трактовку». Иерей Иоанн Панкратович не остался в стороне и от Всесоюзной переписи населения 1937 г. В опросном листе был интересный пункт «о религии». Чижевичский батюшка призывал людей не таить своей веры и открыто признаваться в принадлежности к Православию.
На следствии и это ему вменили в вину. И, наконец, отец Иоанн собирал подписи за открытие в Чижевичах церкви. На допросах он вел себя мужественно и спокойно. Следователи предлагали отречься от веры в Бога, от сана, от своих убеждений. Он не согласился. Виновным в противозаконных действиях себя не признал. Хотя и знал, что в таком случае пощады никакой не будет. Приговор был приведен в исполнение 6 октября того же года в Слуцкой тюрьме.
Погребен отец Иоанн в безвестной могиле. К сожалению, нет данных о судьбе его родных — жены и двоих детей.
Я попал в 7-ю гвардейскую, десантно-штурмовую дивизию. Сейчас она в Новороссийске. Можно съездить, я всё собирался съездить в дивизию свою, в которой воевал… Дали мне снайперскую винтовку, поселили где-то в километре от станции, в лесу, в землянках. Это Третий Украинский, Четвертая Гвардейская армия. Командовал фронтом Толбухин, маршал… сволочь он… Когда мы стали брать Вену он запретил танкам и артиллерии входить в город.
Мол, побьёте эти… там же много исторических памятников… А немцы долбили эти памятники, а улицы уложили нашими солдатами… А если бы разрешил… мы бы как-то… Когда подошли, ребята застрелили корову… ну котёл… варим мясо. Танки подошли… О давай, ребята, садитесь, сейчас мясо будем есть… Капитан вышел, мы говорим, — ну теперь мы в порядке… А он говорит, — А нам запретили в город входить. Мы в обход пойдём… А там показывали, что две тысячи погибло наших. А там не две, там в пять, в десять раз погибло больше наших солдат. Да, я, что-то дальше… Ну там в землянках мы жили… Поднимают нас по тревоге, цепью прочёсывали, по лесу, от бандеровцев. Ну идём туда — стреляют сзади, разворачиваемся, идём, а стреляют уже оттуда… Ничего не поймём… Идём… Ну солдат сел, штаны снял… Глядит поднимается земля и оттуда двое, и ручной немецкий пулемёт и по цепи. Ну он не растерялся, а сразу их обоих из автомата положил.
Вот эта крышка осталась открытой. Ну тут уже вернулись ребята, командир прибежал. Закидали гранатами… Туда кидали, ну кто сколько мог… Мы носили по пять, по шесть… Мы потом лазили, смотрели… больше десяти трупов было… Ну, а потом подняли по тревоге и шли, шли… без передыху. Только давали полежать, ноги кверху, чтоб кровь стекала и дальше… Уже спали на ходу… до фронта. Уже из сил выбились, тогда оркестр на конях вперёд полка и играют марши, пока весь полк не пройдёт играют. Потом опять их на коней, опять вперёд полка. И так и шли, и шли… Там леса такие… хорошие леса… Слышим гул какой-то.
Не поймём. Рассыпались рота вправо, рота влево… Разведчики побежали. Крик такой дикий, никто ничего не поймёт. Оказывается, мишка нашёл там мёд. Там молния, видно, ударила в дерево, и такая расщелина получилась, и они там мёд складывают. Залез медведь, ну и давай кушать. Пчёлам, наверное, не понравилось, что он там ворует.
Давай жалить. А он когда лапой ударил, у него в эту расщелину лапа, и зажало. И он выдернуть не может и орёт. Ну чё, взяли пилу срезали дерево. Он убился. Ну его на кухню забрали… Ну и мы дальше пошли. Оказывается, наши танки пошли в наступление и немцы отрезали… А танки ушли… и они гнали немцев пока у них горючка не кончилась… Ну а немцы окружили эту бригаду танков, и если бы мы не подошли, они их бы уничтожили… У них уже боеприпасы заканчивались… Ну мы подошли, смотрим, а них, у немцев, подошла машина и они садятся, и уезжают на машине… А мы — Ура, Ура… Ни и всё… и мы проспали больше суток.
Ну как бежали, все измученные, сначала с музыкой, потом без музыки… Я проснулся, а рядом кухня… А кормили как? Да по-разному… и у населения брали… Уже ничего не поступало. Надо было питаться за счёт противника. Склады ихние вскрывали, что они не успели увезти… А первый бой мне запомнился… даже не бой… вернее наступали немцы, а мы отходили… по кукурузе идём, смотрим… свистят над головой… нам интересно… и обстрел начался, минами. Мина рядом разорвалась, там рядом шла медсестра, ротная… Меня вообще не зацепило, только оглушило… А ей осколок между ног, вот тут вот… Рваная рана… а рваные раны заживают очень быстро… Она кричит: «Помоги»! А я пацан, 17 лет. Как говориться этого ничего не видел, а тут… у самого жизненно важного органа… такая рваная рана… она зажимает рукой, чтоб кровь… Ну как-то все-таки затянул ей жгут.
Потом повязку сделал и орём: «Санитары, санитары». Тут два солдата подбежали: «Чё такое, чё кричишь? Да вот, ранетая тут. Они её на плащ-палатку и в тыл. Солдату в тыл всегда… как бы прожить… как бы остаться живым… Ну я догоняю… — Да медсестру ранило. Я перевязывал. Потом узнали, когда, стали надо мной смеяться.
Мол, расскажи, ну как ты там перевязывал… Потом мы дом этот стали окружать, а наверху лейтенант и старшина… а он только с училища… Ну такой же пацан, какой с него вояка… Ну и лейтенанта, и старшину сразу… Остались мы без командира… Ну мы отошли опять назад. На второй день в два часа ракета, — побежали… в атаку пошли… там положили больше полроты… Я тут пропустил… Потом расскажу… У них там граница, не как у нас, колючка, полоса смотровая… Столб стоит, всё… за столб зашёл — другое государство. Мы наступаем, а они стараются отойти так, чтоб тебя достать… А у них как… Вот тут дом, у тебя скотина, гектаров шестьдесят земли… Хорошо жили и скотина у них, и свиньи, и куры… Ну наши разведчики зашли, свинью зарезали, костёр развели и сидят кучно, вокруг. И снаряд точно попал в середину. И там человек семь-восемь было убито. Полковая разведка вся пропала. Ну мы посадили на коней разведчиков, кто остался и пошли.
Обошли, а там здание огромное — женский монастырь… Нас молодых поставили снаружи, охраняйте, чтоб никто не вышел, и никто не зашёл… Ну и мы по два человека стоим… Это было в Венгрии… Вышли принесли нам колбасы, яблок, хлеба, сала копчёного, вина… вот… Я на второй день зашёл, сидит там разведчик уже пьяный, обнимает монашку и говорит: — У нас в Советском Союзе на каждом заборе висит плакат — «Пролетарии всех стран соединяйтесь! А в разведку брали только этих, из заключения… Заключённых. Те, что добровольно пошли. Ну и соединялись они там. Но этим дело не кончилось. Подъезжают два студебеккера и соскакивают оттуда наши, говорят давайте назад. Ну мы на коней повскакали и в часть.
А разведчики остались. Потом через какое-то время меня вызывают. Там у него папки на столе он их перекладывал. И я свою фамилию увидел. Ну как увидел. Там у него телефон, этот, вертушка и он пока там крутил я гляжу, а там моя папка. Ну он меня спрашивать, что, да как, был мол внутри монастыря?
А мы договорились говорить, что никто не был. Ну думаю, все… штрафбат, а то ещё хуже… Но обошлось… Обошлось, да этим не кончилось. Началось ещё почище… Ну это я потом… Ну это… пошли мы в атаку, полроты перебило, и мы их выбили. Ну как выбили… Там у них за деревней такой пригорок, у них там окопы. Ну мы их выбили и заняли их окопы. А ночью, видимо, их командиры получили нагоняй и решили они отбить эти позиции. И они подползли.
У меня вот так, два-три метра лежал сержант и его сразу… и мы остались с лейтенантом. А лейтенант офицерское всё снял, намотал обмотки, телогрейку, взял автомат… уже не отличишь его… они же выбивали офицеров… Капитан там бежал и его в лоб прямо… И бежим так… и два немца, один ставит пулемёт, а другой ленту, а в мою сторону не смотрят. А у меня осталась одна противотанковая граната. Я её метнул туда, вот они сидят два рядом. А там куст, а у гранаты этой такая широкая лента, её на боевой взвод ставить… И она замоталась на ветке, и так вот висит, болтается… А я смотрю, что же дальше будет… А он, немец прыгает, прыгает, а достать не может. Я только успел лечь, как она рванула… пулемёт их перелетел через наш окоп, куста как не было, а от немцев… каша получилась… Подошли мы к капитану, лейтенант забрал пистолет, документы там, удостоверение… Отдаёт мне и говорит: — Иди, сдай эти документы начальнику штаба. Ну я взял бумаги, пистолет и пошёл к начальнику… там с километр.
Пришёл отдал документы этого капитана, пистолет… А там как получилось. Капитан этот был пограничник и воевал с лета, самого 41-го. А семья была в эвакуации. И он всю войну её искал. И вот я документы принёс, а ему вчера письмо от жены пришло. Нашли семью. А капитан так и погиб, не узнал.
Он с нами был в окопах, а письмо там при штабе полка. Вот так вот и получилось… Солдат-то просто так не гулял, где хотел, а снайперу можно… мы ж, как охотники. Я зашёл как-то к артиллеристам. А я говорю: «Можно я посплю» и лёг у пушки рядом и проспал. Проснулся, а мне говорят — Ну ты и спишь. Мы тут стреляли, стреляли рядом, а ты хоть бы что… А там вдруг три тигра на нас выползли. А лейтенант тоже молодой, командир их, давай наводить сразу.
Я ему, — Подожди, лейтенант, подпусти. Пушка, 76-я она на 1200 м, прямой наводкой, а потом уже крутить начинает. Но все равно далеко. Я в прицел свой смотрю, метров 700, наверное. Но тоже ещё рано. Так как если промажем, то все тут нам и конец. Подпустили ещё, может метров на 500.
Я ему, — Теперь давай… И он с первого выстрела его зажёг. А те двое танков как начали палить и назад ходу и ушли… Так лейтенант этот про меня доложил в штаб и меня перевели из пехотного полка в управление огнём.
Считай в городе. И тут бук, бук, бук из миномёта и именно под то дерево, где я остановился. Это он по звуку. Лошади — вот тут вот сзади, ну чуть не в спину мне… Вот такая дыра… Лошадь упала… и главное, лошади плачут… слезы… я взял пристрелил её, чтоб не мучилась.
Вот так вот… А потом меня… Привезли в медсанбат, врач подошёл, а там в ноге вот здесь… такой осколок, разве что не шипел ещё… горячий… Осколок вытащил, взял щипцы… а там жила идёт… он её потянул и раз… А я кричу: — Что ты делаешь?! Я ж ходить не смогу… сволочь… — Будешь, — говорит, — танцевать до ста лет… Ну и меня в госпиталь, рядом тут. Ну я что-то быстро очухался… Это было двенадцатого, а вот когда уже закончилась война, я уже… А Вена, она была разделена на четыре части — наша, американская, французская и английская. Французы ещё ничего, нормальные, ну и американцы, а англичане — мрази… Сегодня там наша неделя, русская… там пиво, икра… кино показывают, рестораны работают, все русское… На второй неделе американцы своё… там закуски, выпивка, все это… Ну офицеры, те платили, а мы не платили… Чё с солдата возьмёшь… И как раз шла неделя русского кино… Там кто кино смотрит, кто в ресторане… а набилось народу много… сели мы за столик, так с краю… А недалеко от нас англичане, ну у них девки… а чего, деньги есть — девки будут… А рядом с ними… как раз Дунайская военная флотилия шла… наши офицеры, морячки… И вот, этот англичанин, он видать уже перебрал, сидит — носом клюёт. А его дама, к нашему, рядом решила переметнуться, а его друг толкнул, мол смотри, твоя баба уходит… И он подходит и нашему капитану в пятак, а наш встал как ему дал… он через стол перелетел. Как началась драка… там, кто что… кто чем… ну они начали молотить, ну русский мужик, пока разворачивается, а они все бокс то знают… ну один, младший лейтенант выскочил, а рядом стоял запасной артиллерийский полк.
Вот туда с госпиталей все приходят, а там распределяют. Говорит, — Бьют там наших. Так считай целый полк, как туда кинулись… Да как начали молотить, как начали молотить… так там, по-моему, шесть или восемь человек были насмерть убиты. И главное, кто убиты были — американцы и англичане… У офицеров наших пистолеты были, а я ефрейтор, у меня ничего, но я там стулом или ещё чем, что под руку попало. Ну и меня сильно по голове долбанули и рубанулся я под стол. И комендант нашего сектора майор, как его фамилия… ну он кричит, кого из наших поймаю — расстреляю… а где ты там нашего поймаешь.
Очнулся я в госпитале, а меня спрашивают: — А где ты был? За что ищут? А там уже всех допросили кто был, солдат. А там все друг друга знали, все товарищи. Ну мне говорят, — Там, мол, едет в Болгарию команда, выбирайся ночью и давай туда… А то уже начали, следствие завели… Английские родственники на их командиров давят, требуют, как же так, чтоб безнаказанными не остались… А те на наших… а нашим своих жалко, ну и распихивают кто куда… Ну и меня в Болгарию, в Варны, а там артиллерийская бригада стояла. А там никто не работает.
Так просто, офицеры своими делами занимаются, солдаты своими… Вот я там три месяца был, а рядом виноградники… в-о-от такой вот виноград, первый раз такой виноград большой видел… черный… Три месяца прошло, меня вызывают и говорят дуй отсюда… После Варны я попал в Гениченск, вот на Азовском море… уже в артиллерийской бригаде. Это уже война кончилась. Уже дело к осени идёт. А там видимо передавали с бумагами, что если на такого то, мол розыск придёт, то отправляйте его задним числом куда хотите. А тут в честь окончания войны вышел приказ, что всем офицерам, начиная с младшего лейтенанта повысить звание. Кому охота потерять звание… вот они друг другу и передавали меня… Вот солдат едет в отпуск… и со всех знакомых… цепляют ему, всё что у кого есть… Едет он, как маршал Жуков, вот так, до живота навешано… До первой станции доехал, а там… В-о-о… ого… да какой ты заслуженный!!!
Садись, давай… Наливают целый день… а утром этот маршал уже без гимнастёрки в одном нижнем уже лежит… Приезжает обратно, ничего нет… всё промотал… Что-то я долго прослужил в Гениченске, а потом опять приходит бумага и меня отправили в Запорожье. Там организовали автомастерскую… А там голые стены, ничего нет… И нас там пять человек, на этом авторемзаводе… и ни машин, ни оборудования… Ну нас прикрепили к столовой… кормили хорошо… Потом стали поступать машины, разбитые все… и лепили, сколько можно из двух, из трёх одну… А уже в 46-м заработал я год дисбата, за самоволку. Объявили мне и посадили на гауптвахту. Сижу я на гауптвахте жду этапа, заходит капитан, контрразведчик и пистолет мне ко лбу: — Ты, — говорит, — арестован. А я ему, — я, мол, и так арестованный сижу. А он мне, — Это ты тут за ерунду сидишь, а на самом деле тебя за убийство судить будут.
А с ним два автоматчика. Тут я и понял, что за ту драку с англичанами пришло… Контрразведка тогда серьёзно работала… Военный трибунал Запорожского гарнизона дал мне 8 лет, по 59 ст. Такая знаменитая организация есть «ТагилЛаг». Там был полковник Шварц, начальник. Имел свою птицеферму. Евреи же любят курочек.
Вот там и выращивали. Яйца жрал, курей жрал. Ну выстроили нас… ну хоть сейчас давай оружие и на фронт… одни солдаты, целый эшелон, даже форму не надо менять, все в форме… На войне немножко разбаловались, дисциплина упала, но её никто и не поднимал… дисциплину… Все по самоволкам, все выпить любили солдатики. Когда привезли в Тагил, распределили… начали строить Тагильский металлургический комбинат… Туда согнали десятки тысяч заключённых. А меня, так как две судимости, особо опасного отправили… Я же сначала получил дисбат… а это уже вторая… И меня отправили на лесоповал, одного… охрана… едем, едем… лес там… Приехали, а там землянки и, главное, все контрики, ни одного уголовника нету, ни рецидивиста… никого, один я туда попал… Ну и бригада в землянке, печки нет… Зимой мы как… Там снега выпадало по пояс… Свалили дерево — не видно… несколько деревьев надо свалить, чтоб сучья обрубать. Там лес, высокий, аж шапка спадает… Отрезаем метров десять… а там отрежешь строевую — шесть с половиной метров бревно, и ещё маломерка — может быть три метра, а может и рубстойка… а рубстойка идёт в шахты, она два метра… Утром вставали — давали супчик такой подмешанный — баланду, днём лес валили… там не кормили… а вечером давали хлеб, кто норму сделал 400 грамм, а кто нет — меньше… грамм 200-250… А вечером как пришли в землянку и легли, и на себе сушили эти ватники… Валенки так они никогда и не просыхали… Охрана, она, правда нас не обижала… Правда одного они все-таки пристрелили… Видать уже нервы не выдержали от этой работу с утра и до темна… Как повели нас к машинам, а он вышел и в сторону пошёл… Ему кричат, — Иди в колону, иди в колону… А он нет, идёт в сторону… И с винтовки убили его… Ну начальник собрал, когда вошли в зону… — Это, — говорит, — показательно, чтоб не вздумали бежать.
И карцер, там деревянный такой домик, его насквозь продувает. Из брёвен он не заделан мохом. Уже там, когда попал в карцер, ни воды, ни хлеба… до трёх суток… Оттуда выводили под руки. Летом донимали комары жутко… А ели как-то один год красную рыбу… Откуда её столько привезли… давали здоровенный кусок… и все… ни хлеба, ни воды… Не варили, ничего… А ели что… вот липа, листики собирали, веточку на костре обожжёшь и питаешься, и щавель ели тоже… это от цинги, большинство уезжали вообще — ни одного зуба… Приезжала, как-то… лет через пять уже… приехала мать… и зять, бывший капитан, у него под Воронежем оторвало ногу… В общем два зятя, одному оторвало левую ногу, другому правую… Иван приехал, у него которая…? А да, левая оторванная… Ну начальник режима говорит: — Дадим трое суток, живите, комнату отдельно, работает он хорошо… Меня уже поставили бригадиром… А привозили опасных уже… и в карты играли… проигрался и все, можно сказать, отправляйся на тот свет… платить то нечем… Такие условия, как в концлагере у немцев, если ещё не почище… Этих комендантов в лагере назначали из заключённых. Так при мне, этих комендантов блатные троих зарубили… В общем, хорошего мало… Ребята у нас хорошие были.
На делянку приходим, нарубим лежняка для охраны, садись, мол, ну те сидят, спят. А мы в них палкой кинем, — Атас, мол, проверка… Да там такая охрана… у нас узбеки, ребята, взяли и ушли… Побег, что ли… искали, искали не нашли… а через год, когда новую делянку дали, мы их нашли… лежат… может заблудились… У меня была бригада, мы строили лежнёвку, лежнёвую дорогу, чтоб летом вывозить лес. Меня вызвали к начальнику лагеря, тот говорит: «Сам определишь, как норму сделаете», а тут заходит капитан: — Товарищ старший лейтенант, капитан Неустроев прибыл для дальнейшего прохождения службы. А это тот знаменитый Неустроев, который взял Рейхстаг. А он за это дело… выпивал сильно… Его Сталин вызывал, беседовал, чтоб он поменьше закладывал… Ну и он, чё… не будет дома сидеть, приезжал к нам на делянку… а вечером его обратно под руки… и так каждый день… ну его подержали, подержали, да отправили в город. Там выдали ему квартиру, форму, а он все опять пропил… Шварц вызвал его к себе, давай мораль читать… А тот схватил… Чуть не улетел Шварц в окно… Потом последнее про него слышали, он уже был подполковник… Да весёлое было время… Потом привезли к нам контриков из Западной Украины… Эти ярые… ну им по двадцать пять дали… по четвертаку… Так они сидят и рассуждают — какая разница между Гитлером и Сталиным… Гитлер уничтожал евреев, цыган, славян, а Сталин уничтожал своих людей, русских… А когда стали отделять уголовных от политических, они в один день по всем лагерям сделали бунт.
И как они могли по всей России передать… Ну это опять же через охрану… За это дело… за деньги… Так с ними уже не церемонились, поливали свинцом… Они почему бунтовать стали… Они же не дураки, эти политические… у них там нарядчик, повар, комендант, у них все должности лагерные… все у них в руках было… Они же начальство слушают… а работяги работают, вкалывают, а они эту выработку пишут на своих… Они получают деньги, там ларьки есть… покупают, жрут… А когда все это разделили, то всем то должностей не хватит… Вот они тут и подняли… Ну их усмирили быстро. Остались, может быть, десятки из сотни… А я отработал, хорошей работой и мне годик скинули… 6-го ноября меня посадили, и 6-го ноября, через восемь лет ровно выпустили. Я вышел, ложку кинул через забор, чтоб опять туда не попасть… Ну куда? Домой, думаю, в колхоз? Нет… Это тюрьма, только без колючки… Работать заставят, а платить не будут. Мать получала 6 рублей пенсии.
Это уже большая пенсия была, а то вообще не платили. Приехал я в Свердловск, а в лагере я познакомился со старшим лейтенантом, гаишником. А жена у него, Тося, работала в ресторане. А майор, старый, тоже гаишник стал за ней ухаживать. Он ему яйца отстрелил. Ну чтоб не смотрел на чужих жён.
Ему дали пять лет. И он написал письмо главному инженеру треста по чистке, ну уборке улиц. Приезжаю к нему домой… Сергей Ильич, царствие ему небесное… хороший дедушка… он и говорит: — Вася, надо в партию вступать. Я говорю: — Какая партия, я ж вон — только вышел. Он мне дал письмо в обком. А деньги у меня были.
Вышел, подходит парень с машиной: — Вас подвезти? Приехал я в обком, а там секретарь — грузин. Он раз резолюцию наложил, все смеялись — «Пора положить конец, и приступить наконец». Вот такую вот… Он и спрашивает куда тебя? А у меня никакой специальности то нет, но служил же я на авторемзаводе… Ну и послали меня в мастерские. А перед этим рентген проходил… и приходят потом из комиссии, и говорят: — У тебя очаг, тебе работать здесь нельзя.
А я думаю, да может ничего, пройдёт. А она, девчонка молодая, пошла к Николаю Георгиевичу: — Его надо немедленно убрать. Ему нельзя здесь работать. Ну и меня мастером на поливалки, машины такие, улицы поливать. И эта поливалка меня и возила, на работу, в магазин, в садик сына, как персональная… Ну на работе меня уважали, наверное, потому что там было много таких как я… Приходит разнарядка, три мотоцикла выделили на нашу организацию. Дали документы, приезжаем… танковая дивизия.
Четыре бригады, четыре командира полка… заслуженные все, фронтовики. А назначили командиром дивизии, двадцать какого-то года рождения. Оказывается, он женился на дочке, крупного артиллериста, чуть ли на маршала… Я к командиру батальона, где мотоциклы эти получать. Он говорит: — Вон квартира генеральская, иди подпиши документы, а я тебе выдам мотоциклы эти. Сходил я, вернулся в мотоциклетный батальон, а там четыре рамы только, и коляски, без моторов. Ну что, отказываться?
Ну я получил, привёз. Один начальнику, один заведующему гаража, а один себе. А там у нас построили стадион. И было какое-то мероприятие, то ли чемпионат мира по зимним видам спорта… А мы обслуживали… моя техника… И главный инженер стадиона выписывает мне пропуск, с красной полосой, — Вход везде… И приезжает сварщик, говорит, что ракеты варит… И у него есть мотор на мотоцикл. И он говорит, я тебе мотор дам, а ты мне пропуск на стадион, когда мне нужно на футбол. Ну и дал он мне мотор, а сам поездил, поездил, да перестал ездить на футбол свой… Мотоцикл я продал, купил ЭМКу.
Такую, как Ленин ещё ездил… кузов деревянный. Поездил, думаю, зачем она мне такая… пошёл к начальнику, говорю: — Надо мне машину переделать на 21-ю Волгу. А я как с ним познакомился… Приехал маршал Чуйков проверять гражданскую оборону. А наша служба — поливалка, должна поливать заражённые места. А я как командир… ну нас собрали заранее… а я запасся, взял две бутылки водки… А они жрали, жрали и кончилось… и председатель, — а водки где тут достать?
Виталий Поторочин
Страница Витёка Панкратовича, Россия – подробная информация о человеке, все друзья и подписчики Витёка ВКонтакте, фото/видео пользователя, контактные данные, учеба и деятельность, персональные настройки и дата регистрации профиля ВКонтакте. Публичные данные профиля Панкратович Витёк, Город. Sieh dir an, was Валера Панкратович (v_pankratovich) auf Pinterest, der weltweit größten Sammlung von Ideen, entdeckt hat.
В ХРАМЕ СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ИОАННА ПАНКРАТОВИЧА СОСТОЯЛАСЬ БОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТУРГИЯ
Анализ страницы ВКонтакте Елены Панкратович, подписчики и друзья, фотографии, интересы и увлечения, ВК id137484769. Евгений Аристович. 16.04.2024. Важные новости в мире. Чудо-рыба помогает непутевому Емеле завоевать сердце царской дочери. Сказочный хит с Никитой Кологривым. Вся доступная информация про Витька Панкратовича собранная из открытых источников. Анализ профиля Витека Панкратовича Все подписчики и друзья Витека ВКонтакте, фотографии и видео пользователя, персональные настройки профиля и еще много другой полезной информации. Смотрите Vitec Play на VK Play Live.
Artyom Pankratovich
Благочинный Солигорского церковного округа протоиерей Николай Розов, первый настоятель возрожденного Чижевичского храма с 1985 по 2000 годы, преподнес на выставку ценный экспонат — Новый Завет, принадлежавший супруге отца Иоанна — матушке Любови Панкратович Скороходовой. Также в рамках изучения жизни священномученика Иоанна состоялась первая паломническая поездка по местам, связанным с его жизнью. В 2018 году, к первой годовщине освящения храма, был составлен акафист священномученику. Сейчас каждую неделю богомольцы собираются, чтобы молитвенно почтить своего земляка. В 2020 году, к 150-летию со дня рождения святого, был заложен сад молитвы. Внучкой Валентиной Голуб девическая фамилия Панкратович , ее супругом Николаем и сыном Вадимом в дар Покровскому приходу передан участок с домом, в котором жил их дед со своей семьей, а в ноябре 2020 года, в юбилейный год 225-й годовщины основания Покровской церкви, Митрополитом Вениамином была заложена капсула в основание дома-музея в честь священномученика Иоанна Чижевичского. Продолжается изучение жизни святого Иоанна Панкратовича.
С 2015 года сбором фактов о нем занимается священник Покровского храма Евгений Ткачев, который будет рад и благодарен оказанной ему в этом помощи. Телефон о. Телефон для справок 8-0174-31-08-01 Cвященномученик Иоанн Панкратович, пресвитер Чижевичский, родился в 1870 году в городе Клецке Слуцкого уезда Минской губернии. В 1913-1934 годах служил настоятелем Свято-Покровской церкви деревни Чижевичи ныне в черте города Солигорска. В 1934 году храм в Чижевичах закрыли, но отец Иоанн не отрекся от своего призвания и втайне продолжал совершать различные требы: освящал дома своих прихожан, крестил новорожденных, отпевал усопших. Всё это не могло долго оставаться незамеченным.
Давай жалить. А он когда лапой ударил, у него в эту расщелину лапа, и зажало. И он выдернуть не может и орёт.
Ну чё, взяли пилу срезали дерево. Он убился. Ну его на кухню забрали… Ну и мы дальше пошли.
Оказывается наши танки пошли в наступление и немцы отрезали… А танки ушли… и они гнали немцев пока у них горючка не кончилась… Ну а немцы окружили эту бригаду танков, и если бы мы не подошли, они их бы уничтожили… У них уже боеприпасы заканчивались… Ну мы подошли, смотрим, а них, у немцев, подошла машина и они садятся, и уезжают на машине… А мы — Ура, Ура… Ни и всё… и мы проспали больше суток. Ну как бежали, все измученные, сначала с музыкой, потом без музыки… Я проснулся, а рядом кухня… А кормили как? Да по разному… и у населения брали… Уже ничего не поступало.
Надо было питаться за счёт противника. Склады ихние вскрывали, что они не успели увезти… А первый бой мне запомнился… даже не бой… вернее наступали немцы, а мы отходили… по кукурузе идём, смотрим… свистят над головой… нам интересно… и обстрел начался, минами. Мина рядом разорвалась, там рядом шла медсестра, ротная… Меня вообще не зацепило, только оглушило… А ей осколок между ног, вот тут вот… Рваная рана… а рваные раны заживают очень быстро… Она кричит: «Помоги»!
А я пацан, 17 лет. Как говориться этого ничего не видел, а тут… у самого жизненно важного органа… такая рваная рана… она зажимает рукой, чтоб кровь… Ну как-то все-таки затянул ей жгут. Потом повязку сделал и орём: «Санитары, санитары».
Тут два солдата подбежали: «Чё такое, чё кричишь? Да вот, ранетая тут. Они её на плащ-палатку и в тыл.
Солдату в тыл всегда… как бы прожить… как бы остаться живым… Ну я догоняю… — Да медсестру ранило. Я перевязывал. Потом узнали когда, стали надо мной смеяться.
Мол, расскажи, ну как ты там перевязывал… Потом мы дом этот стали окружать, а наверху лейтенант и старшина… а он только с училища… Ну такой же пацан, какой с него вояка… Ну и лейтенанта и старшину сразу… Остались мы без командира… Ну мы отошли опять назад. На второй день в два часа ракета, — побежали… в атаку пошли… там положили больше полроты… Я тут пропустил… Потом расскажу… У них там граница, не как у нас, колючка, полоса смотровая… Столб стоит, всё… за столб зашел — другое государство. Мы наступаем, а они стараются отойти так, чтоб тебя достать… А у них как… Вот тут дом, у тебя скотина, гектаров шестьдесят земли… Хорошо жили и скотина у них, и свиньи, и куры… Ну наши разведчики зашли, свинью зарезали, костёр развели и сидят кучно, вокруг.
И снаряд точно попал в середину. И там человек семь-восемь было убито. Полковая разведка вся пропала.
Ну мы посадили на коней разведчиков, кто остался и пошли. Обошли, а там здание огромное — женский монастырь… Нас молодых поставили снаружи, охраняйте, чтоб никто не вышел и никто не зашел… Ну и мы по два человека стоим… Это было в Венгрии… Вышли принесли нам колбасы, яблок, хлеба, сала копченого, вина… вот… Я на второй день зашёл, сидит там разведчик уже пьяный, обнимает монашку и говорит: — У нас в Советском Союзе на каждом заборе висит плакат — «Пролетарии всех стран соединяйтесь! А в разведку брали только этих, из заключения… Заключенных.
Те что добровольно пошли. Ну и соединялись они там. Но этим дело не кончилось.
Подъезжают два студебеккера и соскакивают оттуда наши, говорят давайте назад. Ну мы на коней повскакали и в часть. А разведчики остались.
Потом через какое-то время меня вызывают. Там у него папки на столе он их перекладывал. И я свою фамилию увидел.
Ну как увидел. Там у него телефон, этот, вертушка и он пока там крутил я гляжу а там моя папка. Ну он меня спрашивать, что, да как, был мол внутри монастыря?
А мы договорились говорить, что никто не был. Ну думаю, все… штрафбат, а то еще хуже… Но обошлось… Обошлось, да этим не кончилось. Началось еще почище… Ну это я потом… Ну это… пошли мы в атаку, полроты перебило и мы их выбили.
Ну как выбили… Там у них за деревней такой пригорок, у них там окопы. Ну мы их выбили и заняли их окопы. А ночью, видимо, их командиры получили нагоняй и решили они отбить эти позиции.
И они подползли. У меня вот так, два-три метра лежал сержант и его сразу… и мы остались с лейтенантом. А лейтенант офицерское всё снял, намотал обмотки, телогрейку, взял автомат… уже не отличишь его… они же выбивали офицеров… Капитан там бежал и его в лоб прямо… И бежим так… и два немца, один ставит пулемёт, а другой ленту, а в мою сторону не смотрят.
А у меня осталась одна противотанковая граната. Я её метнул туда, вот они сидят два рядом. А там куст, а у гранаты этой такая широкая лента, её на боевой взвод ставить… И она замоталась на ветке, и так вот висит, болтается… А я смотрю, что же дальше будет… А он, немец прыгает, прыгает, а достать не может.
Я только успел лечь, как она рванула… пулемёт их перелетел через наш окоп, куста как не было, а от немцев… каша получилась… Подошли мы к капитану, лейтенант забрал пистолет, документы там, удостоверение… Отдает мне и говорит: — Иди, сдай эти документы начальнику штаба. Ну я взял бумаги, пистолет и пошел к начальнику… там с километр. Пришел отдал документы этого капитана, пистолет… А там как получилось.
Капитан этот был пограничник и воевал с лета, самого 41 го. А семья была в эвакуации. И он всю войну ее искал.
И вот я документы принес, а ему вчера письмо от жены пришло. Нашли семью. А капитан так и погиб, не узнал.
Он с нами был в окопах, а письмо там при штабе полка. Вот так вот и получилось… Солдат-то просто так не гулял, где хотел, а снайперу можно… мы ж, как охотники. Я зашел как то к артиллеристам.
А я говорю: «Можно я посплю» и лег у пушки рядом и проспал. Проснулся, а мне говорят — Ну ты и спишь. Мы тут стреляли, стреляли рядом, а ты хоть бы что… А там вдруг три тигра на нас выползли.
А лейтенант тоже молодой, командир их, давай наводить сразу. Я ему, — Подожди, лейтенант, подпусти. Пушка, 76я она на 1200 м, прямой наводкой, а потом уже крутить начинает.
Но все равно далеко. Я в прицел свой смотрю, метров 700 наверное. Но тоже еще рано.
Так как если промажем, то все тут нам и конец. Подпустили еще, может метров на 500. Я ему, — Теперь давай… И он с первого выстрела его зажег.
А те двое танков как начали палить и назад ходу и ушли… Так лейтенант этот про меня доложил в штаб и меня перевели из пехотного полка в управление огнем. Там же очень важно расстояние определить, а нас учили и по ветру и по погоде… В Венгрии под Балатоном большие бои были. Поубивало много… А потом мы уже к Австрийской границе вышли.
Есть еще такие офицеры, мы их «сватами» звали… Это когда приходят не наши офицеры, а чужие. Это значит, что новая часть на подходе. Это когда у нас уже от роты взвод остается… И надо сдать передний край новой части.
Наши офицеры сдают, а те принимают. Ну там точка, там точка, а те, которые принимают фиксируют по карте. И если они, новые, нашим доверяют, то просто нашу часть снимают, а новые заходят ночью.
А если эти новые, прибывшие не доверяют нашим офицерам, тогда они что делают… самое страшное… тогда их офицеры наблюдают, а наши дают команду, без всякой подготовки — и в атаку… Немцы в это время открывают огонь, со всех видов… все, что у них есть на передовой… Новые офицеры все это фиксируют… Вот после этих проверок оставалось — единицы… Помню наступать надо было. А уже конец войне то, умирать никто уже не хотел. Все думали, как дожить бы… И ждем наши танки, должен был танковый батальон поддержать.
Прибыл один танк, капитан вышел… Говорит, — сейчас еще один танк придет. Мы, — Как так один, нам сказали батальон. А батальон полный — это 12 танков, а тут один.
Подождал он, подождал второй танк, потом говорит: — Ладно, я их сейчас прочешу с краю. И как-то он так хитро зашел с краю траншеи, что его фаустами не взяли, а он прямо вдоль траншеи идет и жгёт их огнеметом, они горят, а он их давит, и так огнеметом пожег всех и подавил… Вернулся, говорит: — Ну давайте теперь… И мы деревню легко прошли и еще километров 18 гнали, почти к самой Вене… Ну и дальше… А потом, уже мало солдат было и были точки. Окоп, там два-три солдата и метров через сто-двести еще окоп… А между ними никого.
Немцы ходили к нам в тыл, мы к ним ходили… А что сплошного то нет фронта… Как-то обстреливали нас… мы меньше стреляли, чем они… А они без конца, видно девать снаряды им было некуда. Лежим, а я уже ефрейтор, вроде как главный. Глядим бежит наш, побежит упадет, потом опять бежит.
Прибежал к нам, говорит: — Тебя командир вызывает. Иди, а я за тебя тут останусь. Ну я винтовку закрыл, прицел и так же, то бегу, то лежу.
И главное, стреляет — выстрел, а пуля вроде как не прилетела.
Почти десять лет Иван Федорович учил грамоте местных детей. Закон Божий в училище преподавал местный священник Иван Тумилович. Предполагается, что под его влиянием молодой учитель стал больше интересоваться вопросами веры, задумываться над смыслом человеческого существования. Он принял решение дальнейшую жизнь посвятить служению Богу. Самостоятельно изучал религиозную литературу, постигал основы православного вероучения, исполнял обязанности чтеца при Кпецком Свято-Покровском храме. В 1903 г. Как настоятель местной церкви он упоминается на страницах губернских «Памятных книжек...
Больше десяти лет служил отец Иоанн в Язвинках. В приходском архиве сохранилось незначительное число материалов, проливающих свет на его биографию. Приходская деятельность отца Иоанна была весьма плодотворной. Благодаря его стараниям и усердным трудам был воздвигнут и освящен новый Свято-Преображенский храм, обустроена прилегающая к нему территория. Много сил приложил батюшка в деле духовного просвещения местного населения и обучения грамоте детей. За время его настоятельства число учеников приходской школы возросло в несколько раз. Более того, настоятелю удалось переломить устоявшееся мнение о том, что лицам женского пола обучение не положено. Отец Иоанн Панкратович потрудился в духовном объединении близлежащих приходов.
Часто совершались крестные ходы, проводимые из села в село. Праздничные процессии были приурочены к памятным датам, касающимся как истории Православия, так и государственных событий. К прмеру: в 1908 г. Это событие вызвало огромный резонанс в среде народа. В 1912 г.
Только с образованием в конце 2014 года Слуцкой епархии по благословению епископа Антония, ныне архиепископа Гродненского и Волковысского, особое внимание стало уделяться памяти святых, просиявших в Слуцком крае. В 2016 году в Покровском приходе при настоятельстве протоиерея Николая Лабынько прошло первое соборное богослужение в день памяти священномученика. В архивах антиминсных платов Митрополита Филарета Вахромеева обретен антиминс, на котором совершал Божественную Литургию в 1913 году на первом месте своего служения в д.
Язвинки Лунинецкого района Брестской области будущий святой. Родственниками отца Иоанна переданы иконы, перед которыми он совершал домашнюю молитву. Крестница священномученика передала принадлежащий ему молитвослов. Так возникла идея об экспозиции в музее. В 2017 году на территории прихода был освящен первый в Беларуси храм в честь священномученика Иоанна Панкратовича, который стал храмом-памятником, посвященным подвигу священномучеников Слуцкой епархии. В храме хранится священная реликвия — частица мощей первого Слуцкого епископа — священномученика Иоанна Поммера. В том же году к памятной дате, 80-летию со дня кончины священномученика Иоанна Панкратовича, в Церковно-историческом музее Слуцкой епархии, который базируется в Духовно-образовательном центре прихода, открылась выставка в честь его памяти. Благочинный Солигорского церковного округа протоиерей Николай Розов, первый настоятель возрожденного Чижевичского храма с 1985 по 2000 годы, преподнес на выставку ценный экспонат — Новый Завет, принадлежавший супруге отца Иоанна — матушке Любови Панкратович Скороходовой.
Также в рамках изучения жизни священномученика Иоанна состоялась первая паломническая поездка по местам, связанным с его жизнью. В 2018 году, к первой годовщине освящения храма, был составлен акафист священномученику.
Однофамильцы Панкратовича:
Поэтому и пришел к единственно верному решению переписать дословно все, что рассказал мне кавалер орденов «Отечественной Войны 1 степени», «Ордена Славы 3 степени», награжденный «Медалью за Отвагу» снайпер 3 го Украинского Фронта, он же урка, отсидевший 8 лет в ТагилЛаге, он же владелец второго ЗИМа в Свердловске, начальник автоколонны во Фрнузе и, вполне возможно, незаконнорожденный потомок князей Абамелеков. Заранее предупреждаю, что прочитанное может не понравится ни Ура-патриотам, ни русофобам, а возможно вообще никому из нашей пишущей и читающей публики, но если возникнут претензии ко всему здесь изложенному, заранее беру всю ответственность на себя. Я разговаривал с дядей Васей, видел его шрамы и очень светлые и ясные глаза, и готов ответить за каждое его слово. Мои родственники… вернее дедушка с бабушкой были крепостными у князя Абамелека. Они в Италии живут… Я получил газету «Известия» в 2002м году, там была большая статья. Они указывали, Абамелеки, что в Ватикане лежит очень много царского золота. В общем, как он пишет… что если это золото возвратить России, то на каждого и вновь родившегося и глубокого старика, на каждого хватит по десять тысяч долларов, если перевести на доллары.
Это вот последнее, что я знал про этих князей Абамелеков… А мать очень много рассказывала про этого князя. Он был наместником в Молдавии, но почему мы назвали Молдавией?.. Потом уже коммунисты решили из бессарабов сделать молдаван. Когда отменили это крепостное право никто от князя не ушёл. Хотя он, бабушка рассказывала, давал документы… открепительные какие-то. Но никто не ушёл, у них князь был, видимо, порядочный человек.
У него была школа, была больница. В школе он одарённых детей отправлял в Петроград на учёбу. Молодой князь любил путешествовать. Он дома почти и не бывал, все время в поездках, а дома был старый князь. А ехал он не один, а целая экспедиция. Бабушка все время его сопровождала.
Так как она была белошвейкой, шила рубашки ему, гольфы… А тогда началась подготовка к празднованию 300 летия дома Романовых, и он часто уезжает в Италию, где они купили 13 акров земли и началось строительство комплекса зданий для подарка императору. И чтобы следить за стройкой этой направили дедушку Тимофея туда. Он там прожил очень долго, многие годы, до 13 го года. А здания эти император в казну отдал и там было посольство России в Италии, потом и после царя тоже… Сейчас не знаю… Может и сейчас оно там… Так дедушка все время жил в Италии, а бабушка все время сопровождала в поездки князя молодого и почти с каждой поездки она уже приезжала не одна, а с ребенком. Сначала Степа, потом Гриша, потом Федя, а потом мамка моя, Мария, а потом самая младшая Еврона… И все они Тимофеевны… Как тогда говорили, какой бычок не прыгнет, а телка наша… А настоящая фамилия деда Патлатюк Тимофей. Это наша фамилия, а Мартыненко — это так, мать вышла замуж… Степа, он как-то примкнул к коммунистам, большевикам, в армию пошел.
И только в двадцатом или двадцать втором он с Дальнего востока пришел. Дядька Гриша в колхозе работал, а когда война началась, взяли его в армию, ну а дядька Федька… тот пил беспробудно. Всю жизнь пил, пока не помер… Несколько раз женился… Один мальчик был у него, сын… И уже перед смертью он матери моей сказал, мне мамка говорила, — Скажи хлопцам, чтоб они не пили… А сам всю жизнь пропьянствовал… А бабушку я и не помню почти… Она же с нами в Сибирь переехала и там уже померла, и дед помер… В Одессе у него… у князя был дворец, но, говорят, не очень большой, такой, очень удобный, да… особняк. Когда он приезжал в Одессу он на Лузановском пляже, там был такой пляж… Я был на этом пляже… далеко, далеко идёшь, а все по колени, может чуть больше… Там стоял бюст в полный рост, памятник… И показывал пальцем в море… и надпись «Кому бедной на богатом жениться, идти в море топиться». Это я запомнил, и когда мы с женой ездили по путевке по Западной Украине, где я там бывал… и пошли там посмотреть памятник этот, поехали на Лузановский пляж… Я выбрал старого таксиста… Поехали, а нет памятника… Таксиста спрашиваю: — Давно живёте? И так помнили его… в общем хорошо жили.
Почти что до пятого года. Вот я точно не помню, когда началась эта… столыпинская реформа… когда это… в пятом году поп Гапон то… устроил это… ну поход этот… там же много погибло… после этого уже начали шевелиться… и кто были крепостные тоже это… стали разъезжаться… ну а попа этого на второй день нашли повешенного… Когда началась эта реформа князь разрешил, дал всем ехать… дал лошадей, у него было очень большое хозяйство… и поехали в Северный Казахстан… тогда ж губерния была. Это Ленин начал уже это делить, распотрошил всю империю. Наши мужики поехали, как говориться, своим ходом. Дали нам зерно… мать говорит, хорошо ехали, точно не помню… И в этот… Казахстан приехали осенью на быках. Приехали — отпустили их, пасутся… Сами готовить кашу там… В общем жили они там очень хорошо… Когда доехали до Петропавловска, выходит чиновник и говорит: — Вот на заход солнца, никуда не сворачивайте, будет роща, будет пруд.
Там останавливайтесь, обживайтесь, обрабатывайте землю сколько сможете. И они там начали. Они очень богато жили. Земли там… Никто их там не пугал… Там степь как это море, конца и края нет. Во первых вырыли запруду… Там бил из земли фонтан. Вода хорошая такая.
Они запруду вырыли, озеро стало наполнятся. Завели там рыбу. В общем жили они хорошо. В 14 м году привезли пленных австрийцев. Там роща, и вот они…, чтоб скотина не ходила в рощу… они выкопали вокруг этой рощи канаву, глубиной около двух метров. Мы там когда уже жили, она часть осыпалась, но всё равно глубокая была.
Они еще до 24 или 25 го жили очень хорошо. Были лошади, были коровы, быки… я помню были два быка, у них рога, вот как у меня рука. Здоровые… Ну и коммунисты давай загонять их в колхоз. Ну отвели этих лошадей, быков… вот… начали… Ничего хорошего с этим колхозом, конечно, не было… Вот в тридцатых я еще помню… Я тогда в школу пошел. Вот когда Беломорканал начали строить, приезжают две, тогда уже были, полуторки… Милиционеры приезжают к председателю сельсовета и говорят: — Вот по разнарядке мы должны у вас арестовать десять врагов народа. Давайте их.
Давайте, а мы их заберём. Ну люди то не знали про этот Беломорканал. Понятия не имели. Набрали восемь здоровых мужиков… так называли их — кулак… Почему их «кулак» называли, потому что он спал на кулаке. Ему некогда было спать, он работал. Кормил всю Россию.
Восемь собрали. Двоих нет… А они — Разнарядка десять человек. Не дашь людей сам поедешь. А у меня сестра замуж там вышла. Ну и они тестя… он уже дряхлый старик, весь мохом оброс. Она его летом оденет валенки, шубу, на завалинке посадит на солнце.
Солнце зашло — его домой. Вот этого дедушку привели, посадили в машину. А ей говорят — Марина, твоего тестя посадили в машину. Ну она берёт булку хлеба, кусок сала, еще чего-то… Сват, на говорит, тебе хватит на два-три дня, а потом приедешь домой… Нет, — говорит, — сваха, это уже раз увезут, то я уже не вернусь… Когда всё это началось… эта стройка… потом один пришел… от него тени даже не было… мой старший брат взял бутылку водки, привёл его домой. Мать нажарила картошки… Он рассказывал. Международная Организация Помощи Революционерам… Эти революционеры должны были сделать мировую революцию… А им надо деньги… Ну в школе меня выбирают… Выбрали старшим по сбору, а помощником дали дочку председателя сельсовета этого… Катичка, я помню… Ну мы пошли… Копеек по десять, по пятнадцать, даже по двадцать давали.
Обошли всю деревню… Собрали эти деньги, дали… Через неделю директор объявляет, — Наша группа заняла первое место по сбору. Ну поздравляют нас. Я говорю, — Катька, мы первое место заняли. После уроков, покушаешь, заходи. Начнем по второму кругу. Это уже моя инициатива.
Пошли… в первый дом зашли, говорим надо помощь мировой революции… хозяйка выносит кочан капусты… во второй дом зашли — ведро картошки предлагают… третий дом — морковки… вот так вот… Я говорю, — Кать, — ну куда мы это девать будем? Пойдем, надо посоветоваться с директором… Пошли к директору, поговорили, мол, так и так… Они не отказывают, но денег не дают… дают продукты. Он говорит: — Подождите, я это дело выясню, — позвонил он там, выходит и говорит, — Ведром картошки революцию не сделаешь. Надо деньги. На этом моя карьера политическая закончилась. А школа была — бывший поповский дом.
Учились в две смены. С братом одни ботинки были на двоих. Я в первую, он во вторую. Последняя вторая смена уже при свете ламп учились. Это я окончил семь классов. Да, я не досказал, когда дедушку посадили моего — еще одного не хватает.
А Катька была тупая как кирпич, слабая умом то. А учительница, никто даже не знал откуда она пришла… Пришла, как она говорила «в народ, учить детей». И вот она с утра до вечера в школе. Ничем ни огородом, ничем не занималась… И она всё время Катьку эту шпиговала… учила её… Ну председатель и того… Забрали эту бедную учительницу… Александра Андреевна, как сейчас помню ее. Она уже была старенькая… сколько ей лет было никто, наверное, не знает. В 37м году Ежов начал ловить всех подряд и расстреливать.
Друг на друга стали писать… А в 37 м был съезд партии. Три тысячи депутатов… На этом съезде Сталина прокатили… Его постановили снять… Ну и когда стали депутаты эти все разъезжаться… из трех тысяч, около двух тысяч дорогой снимали и расстреливали…В общем и наш попал тоже. Как уехал его больше и не видели… В общем постреляли их… И военные все попали, высшее руководство… Уже дошло до того, что командир авиационной дивизии — старший лейтенант. Это ж — Тухачевский, Блюхер… Сына Блюхера я хорошо знал. В 8 часов выступил Тихон, патриарх… Вот… он призывал всех православных встать на защиту. В 2 часа выступил Молотов… Люди стоят ждут, какие будут еще сообщения… А нас же уверяли, что если враг нападёт, мы его разобьём на его территории с малой кровью… Прошло, что наше дело правое, победа будет за нами… Ну чё ж… За нами… Так были уверены… Ну говорили, — три месяца, максимум четыре… Нечего беспокоиться… Ну поступили в техникум… Там было отделение Ленинградского института… Поступил без экзаменов.
Заседание суда прошло 21. Список экстремистов 2 года колонии общего режима Как написать письмо? Поверьте, даже такая мелочь будет важна для человека в неволе.
Вот я точно не помню, когда началась эта… столыпинская реформа… когда это… в пятом году поп Гапон то… устроил это… ну поход этот… там же много погибло… после этого уже начали шевелиться… и кто были крепостные тоже это… стали разъезжаться… ну а попа этого на второй день нашли повешенного… Когда началась эта реформа князь разрешил, дал всем ехать… дал лошадей, у него было очень большое хозяйство… и поехали в Северный Казахстан… тогда ж губерния была. Это Ленин начал уже это делить, распотрошил всю империю. Наши мужики поехали, как говориться, своим ходом. Дали нам зерно… мать говорит, хорошо ехали, точно не помню… И в этот… Казахстан приехали осенью на быках. Приехали — отпустили их, пасутся… Сами готовить кашу там… В общем жили они там очень хорошо… Когда доехали до Петропавловска, выходит чиновник и говорит: — Вот на заход солнца, никуда не сворачивайте, будет роща, будет пруд. Там останавливайтесь, обживайтесь, обрабатывайте землю сколько сможете. И они там начали. Они очень богато жили. Земли там… Никто их там не пугал… Там степь как это море, конца и края нет. Во первых вырыли запруду… Там бил из земли фонтан. Вода хорошая такая. Они запруду вырыли, озеро стало наполнятся. Завели там рыбу. В общем жили они хорошо. В 14 м году привезли пленных австрийцев. Там роща, и вот они…, чтоб скотина не ходила в рощу… они выкопали вокруг этой рощи канаву, глубиной около двух метров. Мы там когда уже жили, она часть осыпалась, но всё равно глубокая была. Они еще до 24 или 25 го жили очень хорошо. Были лошади, были коровы, быки… я помню были два быка, у них рога, вот как у меня рука. Здоровые… Ну и коммунисты давай загонять их в колхоз. Ну отвели этих лошадей, быков… вот… начали… Ничего хорошего с этим колхозом, конечно, не было… Вот в тридцатых я еще помню… Я тогда в школу пошел. Вот когда Беломорканал начали строить, приезжают две, тогда уже были, полуторки… Милиционеры приезжают к председателю сельсовета и говорят: — Вот по разнарядке мы должны у вас арестовать десять врагов народа. Давайте их. Давайте, а мы их заберём. Ну люди то не знали про этот Беломорканал. Понятия не имели. Набрали восемь здоровых мужиков… так называли их — кулак… Почему их «кулак» называли, потому что он спал на кулаке. Ему некогда было спать, он работал. Кормил всю Россию. Восемь собрали. Двоих нет… А они — Разнарядка десять человек. Не дашь людей сам поедешь. А у меня сестра замуж там вышла. Ну и они тестя… он уже дряхлый старик, весь мохом оброс. Она его летом оденет валенки, шубу, на завалинке посадит на солнце. Солнце зашло — его домой. Вот этого дедушку привели, посадили в машину. А ей говорят — Марина, твоего тестя посадили в машину. Ну она берёт булку хлеба, кусок сала, еще чего-то… Сват, на говорит, тебе хватит на два-три дня, а потом приедешь домой… Нет, — говорит, — сваха, это уже раз увезут, то я уже не вернусь… Когда всё это началось… эта стройка… потом один пришел… от него тени даже не было… мой старший брат взял бутылку водки, привёл его домой. Мать нажарила картошки… Он рассказывал. Международная Организация Помощи Революционерам… Эти революционеры должны были сделать мировую революцию… А им надо деньги… Ну в школе меня выбирают… Выбрали старшим по сбору, а помощником дали дочку председателя сельсовета этого… Катичка, я помню… Ну мы пошли… Копеек по десять, по пятнадцать, даже по двадцать давали. Обошли всю деревню… Собрали эти деньги, дали… Через неделю директор объявляет, — Наша группа заняла первое место по сбору. Ну поздравляют нас. Я говорю, — Катька, мы первое место заняли. После уроков, покушаешь, заходи. Начнем по второму кругу. Это уже моя инициатива. Пошли… в первый дом зашли, говорим надо помощь мировой революции… хозяйка выносит кочан капусты… во второй дом зашли — ведро картошки предлагают… третий дом — морковки… вот так вот… Я говорю, — Кать, — ну куда мы это девать будем? Пойдем, надо посоветоваться с директором… Пошли к директору, поговорили, мол, так и так… Они не отказывают, но денег не дают… дают продукты. Он говорит: — Подождите, я это дело выясню, — позвонил он там, выходит и говорит, — Ведром картошки революцию не сделаешь. Надо деньги. На этом моя карьера политическая закончилась. А школа была — бывший поповский дом. Учились в две смены. С братом одни ботинки были на двоих. Я в первую, он во вторую. Последняя вторая смена уже при свете ламп учились. Это я окончил семь классов. Да, я не досказал, когда дедушку посадили моего — еще одного не хватает. А Катька была тупая как кирпич, слабая умом то. А учительница, никто даже не знал откуда она пришла… Пришла, как она говорила «в народ, учить детей». И вот она с утра до вечера в школе. Ничем ни огородом, ничем не занималась… И она всё время Катьку эту шпиговала… учила её… Ну председатель и того… Забрали эту бедную учительницу… Александра Андреевна, как сейчас помню ее. Она уже была старенькая… сколько ей лет было никто, наверное, не знает. В 37м году Ежов начал ловить всех подряд и расстреливать. Друг на друга стали писать… А в 37 м был съезд партии. Три тысячи депутатов… На этом съезде Сталина прокатили… Его постановили снять… Ну и когда стали депутаты эти все разъезжаться… из трех тысяч, около двух тысяч дорогой снимали и расстреливали…В общем и наш попал тоже. Как уехал его больше и не видели… В общем постреляли их… И военные все попали, высшее руководство… Уже дошло до того, что командир авиационной дивизии — старший лейтенант. Это ж — Тухачевский, Блюхер… Сына Блюхера я хорошо знал. В 8 часов выступил Тихон, патриарх… Вот… он призывал всех православных встать на защиту. В 2 часа выступил Молотов… Люди стоят ждут, какие будут еще сообщения… А нас же уверяли, что если враг нападёт, мы его разобьём на его территории с малой кровью… Прошло, что наше дело правое, победа будет за нами… Ну чё ж… За нами… Так были уверены… Ну говорили, — три месяца, максимум четыре… Нечего беспокоиться… Ну поступили в техникум… Там было отделение Ленинградского института… Поступил без экзаменов. У меня оценки хорошие были… хотя не заслуженно… учился кое-как… Поступили учимся, вдруг объявление — Всем собраться в актовом зале. Собираемся, директор объявляет: — Наш техникум закрывается до окончания войны. Выносить все парты, все столы, все оборудование на склад. Разворачивается госпиталь. Не успели мы вынести все это оборудование из классов, как стали подъезжать машины раненных. Они везут и везут… Саперы приехали — давай быстро нары колотить… А эшелоны шли, шли… оборудование, заводы… и месяц там, ни днем ни ночью не давали отдыха… все разгружали… кранов то не было… На покотах, вот… подъезжает, борта откроет, полуторку… круглые брёвна, ровные и на них закатывали на машину станки… Месяц прошел, эшелоны все больше пошли на восток… А нам говорят, — езжайте домой, ждите повестки… Это 41 й, уже в ноябре месяце… Сентябрь мы проучились, октябрь мы разгружали… а в ноябре нас уже отправили по домам… Приехали, никого нет… лошадей забрали, трактора забрали, мужиков всех забрали, здоровых, больных, всех подчистили… одни женщины… Налоги были… яйца, молоко… так, шкуры, мясо, шерсть, военный налог… В общем все, что есть со всего брали налоги… Люди жили только на одной картошке. Пришлось и пахать, и возить зерно на элеватор. Оставили одного комбайнера и одного тракториста. Мало того, что людей нету, так увеличили вдвое все… на пшеницу… и остальное… Вот на этих быках… загружают… и сорок километров на элеватор… Зерно вывозили, вообще не оставляли ничего… А трудодни давали… двадцать грамм… в общем, год проработал тебе привезли мешок… Люди были… Недаром Черчиль сказал, что коммунизм это худшая форма тирании… На быках этих… А они пытались свернуть с дороги, а я пацан, ничего не могу с ними сделать… А километров за двадцать, там эти были… ну когда война случилась на сопках, с японцами… Корейцы были… Сталин выслал в Сибирь… Ну они там землянок накопали и живут… У этих корейцев уже кашу варят, пшеницу, а я все еду… Они говорят: — Ну че ты так. Ничего, будешь теперь первым ездить. Они знаешь до чего додумались. Отпустили домой, через неделю вызвали, загрузили и мы около месяца ехали. И приехали мы аж в Туркмению, в город Ялатань, школа подготовки снайперов. Ну как? Снайперской винтовки нет… Нам дали трофейные японские… Потом нас перебросили в Кушку… Это южная точка. Там еще памятник стоит здоровый, здоровый… Там мы пробыли… Где-то в начале сорок четвертого приехала комиссия, здоровых ребят отобрали, а нас оставили. Как оставили? Я б тоже попал, но командир был из нашего района мобилизованный, директор школы, лейтенантом… И он меня оставил. Хорошо, что оставил… все ребята эти погибли… Из одиннадцати человек я один остался… Когда нас уже второй раз подчистили, он меня оставлял, а я говорю, — нет, давайте я лучше на фронт… Я мог остаться, но я не это… Доезжаем мы до Ташкента, а там вот такой стол, а в нем метров двести длины… чашки, уже налитый борщ и стоит солдат в этом, белом… и только съел, тебе туда кашу… и вот за пол часа — эшелон, а там тысяча человек, а к нам еще из госпиталей ребят прицепили, к нашим вагонам… И вот поехали… давали на дорогу два сухаря в сутки. Доехали до Аральска, а там же соль. Смотрим а старые солдаты, которые уже прошли это, снимают гимнастерки и солью забивает. Охрана бегает, — Стой, стрелять будем… А какой там стрелять… Мы загрузились этой солью и везли ее до Волги… Саратов или какой там… я не помню какой город. А там бегают, — Соли нет? Соли нет? И давай менять на самогон, на хлеб, а булки черные, напополам, наверное, с опилками… А там до армии когда доехали… а это центральная станция Киева, уже немцы бомбили… Доехали когда уже форму всю пораспродали, начали новые ботинки менять на старые, шинели новые менять, брюки, гимнастёрки, всё это поменяли на старьё. Привезли нас, это станция… Кивирца… это под Ровно… Ну оборванцы… всё поменяли же… Ну в пехоту, да… снайперы же… Сидим. Никуда не пускают, решают — что с нами делать. Все голые, даже босиком остались, всё пропили… Ну все-таки нас одели и в полк. Я попал в 7 ю гвардейскую, десантно-штурмовую дивизию. Сейчас она в Новороссийске. Можно съездить, я всё собирался съездить в дивизию свою, в которой воевал… Дали мне снайперскую винтовку, поселили где-то в километре от станции, в лесу, в землянках. Это Третий Украинский, Четвертая Гвардейская армия.
Танки подошли… О давай, ребята, садитесь, сейчас мясо будем есть… Капитан вышел, мы говорим, — ну теперь мы в порядке… А он говорит, — А нам запретили в город входить. Мы в обход пойдем… А там показывали, что две тысячи погибло наших. А там не две, там в пять, в десять раз погибло больше наших солдат. Да я что-то дальше… Ну там в землянках мы жили… Поднимают нас по тревоге, цепью прочесывали, по лесу, от бандеровцев. Ну идём туда — стреляют сзади, разворачиваемся, идем, а стреляют уже оттуда… Ничего не поймем… Идем… Ну солдат сел, штаны снял… Глядит поднимается земля и оттуда двое, и ручной немецкий пулемёт и по цепи. Ну он не растерялся, а сразу их обоих из автомата положил. Вот эта крышка осталась открытой. Ну тут уже вернулись ребята, командир прибежал. Закидали гранатами… Туда кидали, ну кто сколько мог… Мы носили по пять, по шесть… Мы потом лазили, смотрели… больше десяти трупов было… Ну, а потом подняли по тревоге и шли, шли… без передыху. Только давали полежать, ноги кверху, чтоб кровь стекала и дальше… Уже спали на ходу… до фронта. Уже из сил выбились, тогда оркестр на конях вперед полка и играют марши, пока весь полк не пройдёт играют. Потом опять их на коней, опять вперед полка. И так и шли, и шли… Там леса такие… хорошие леса… Слышим гул какой-то. Не поймём. Рассыпались рота вправо, рота влево… Разведчики побежали. Крик такой дикий, никто ничего не поймёт. Оказывается мишка нашел там мёд. Там молния, видно, ударила в дерево, и такая расщелина получилась, и они там мёд складывают. Залез медведь, ну и давай кушать. Пчелам, наверное, не понравилось, что он там ворует. Давай жалить. А он когда лапой ударил, у него в эту расщелину лапа, и зажало. И он выдернуть не может и орёт. Ну чё, взяли пилу срезали дерево. Он убился. Ну его на кухню забрали… Ну и мы дальше пошли. Оказывается наши танки пошли в наступление и немцы отрезали… А танки ушли… и они гнали немцев пока у них горючка не кончилась… Ну а немцы окружили эту бригаду танков, и если бы мы не подошли, они их бы уничтожили… У них уже боеприпасы заканчивались… Ну мы подошли, смотрим, а них, у немцев, подошла машина и они садятся, и уезжают на машине… А мы — Ура, Ура… Ни и всё… и мы проспали больше суток. Ну как бежали, все измученные, сначала с музыкой, потом без музыки… Я проснулся, а рядом кухня… А кормили как? Да по разному… и у населения брали… Уже ничего не поступало. Надо было питаться за счёт противника. Склады ихние вскрывали, что они не успели увезти… А первый бой мне запомнился… даже не бой… вернее наступали немцы, а мы отходили… по кукурузе идём, смотрим… свистят над головой… нам интересно… и обстрел начался, минами. Мина рядом разорвалась, там рядом шла медсестра, ротная… Меня вообще не зацепило, только оглушило… А ей осколок между ног, вот тут вот… Рваная рана… а рваные раны заживают очень быстро… Она кричит: «Помоги»! А я пацан, 17 лет. Как говориться этого ничего не видел, а тут… у самого жизненно важного органа… такая рваная рана… она зажимает рукой, чтоб кровь… Ну как-то все-таки затянул ей жгут. Потом повязку сделал и орём: «Санитары, санитары». Тут два солдата подбежали: «Чё такое, чё кричишь? Да вот, ранетая тут. Они её на плащ-палатку и в тыл. Солдату в тыл всегда… как бы прожить… как бы остаться живым… Ну я догоняю… — Да медсестру ранило. Я перевязывал. Потом узнали когда, стали надо мной смеяться. Мол, расскажи, ну как ты там перевязывал… Потом мы дом этот стали окружать, а наверху лейтенант и старшина… а он только с училища… Ну такой же пацан, какой с него вояка… Ну и лейтенанта и старшину сразу… Остались мы без командира… Ну мы отошли опять назад. На второй день в два часа ракета, — побежали… в атаку пошли… там положили больше полроты… Я тут пропустил… Потом расскажу… У них там граница, не как у нас, колючка, полоса смотровая… Столб стоит, всё… за столб зашел — другое государство. Мы наступаем, а они стараются отойти так, чтоб тебя достать… А у них как… Вот тут дом, у тебя скотина, гектаров шестьдесят земли… Хорошо жили и скотина у них, и свиньи, и куры… Ну наши разведчики зашли, свинью зарезали, костёр развели и сидят кучно, вокруг. И снаряд точно попал в середину. И там человек семь-восемь было убито. Полковая разведка вся пропала. Ну мы посадили на коней разведчиков, кто остался и пошли. Обошли, а там здание огромное — женский монастырь… Нас молодых поставили снаружи, охраняйте, чтоб никто не вышел и никто не зашел… Ну и мы по два человека стоим… Это было в Венгрии… Вышли принесли нам колбасы, яблок, хлеба, сала копченого, вина… вот… Я на второй день зашёл, сидит там разведчик уже пьяный, обнимает монашку и говорит: — У нас в Советском Союзе на каждом заборе висит плакат — «Пролетарии всех стран соединяйтесь! А в разведку брали только этих, из заключения… Заключенных. Те что добровольно пошли. Ну и соединялись они там. Но этим дело не кончилось. Подъезжают два студебеккера и соскакивают оттуда наши, говорят давайте назад. Ну мы на коней повскакали и в часть. А разведчики остались. Потом через какое-то время меня вызывают. Там у него папки на столе он их перекладывал. И я свою фамилию увидел. Ну как увидел. Там у него телефон, этот, вертушка и он пока там крутил я гляжу а там моя папка. Ну он меня спрашивать, что, да как, был мол внутри монастыря? А мы договорились говорить, что никто не был. Ну думаю, все… штрафбат, а то еще хуже… Но обошлось… Обошлось, да этим не кончилось. Началось еще почище… Ну это я потом… Ну это… пошли мы в атаку, полроты перебило и мы их выбили. Ну как выбили… Там у них за деревней такой пригорок, у них там окопы. Ну мы их выбили и заняли их окопы. А ночью, видимо, их командиры получили нагоняй и решили они отбить эти позиции. И они подползли. У меня вот так, два-три метра лежал сержант и его сразу… и мы остались с лейтенантом. А лейтенант офицерское всё снял, намотал обмотки, телогрейку, взял автомат… уже не отличишь его… они же выбивали офицеров… Капитан там бежал и его в лоб прямо… И бежим так… и два немца, один ставит пулемёт, а другой ленту, а в мою сторону не смотрят. А у меня осталась одна противотанковая граната. Я её метнул туда, вот они сидят два рядом. А там куст, а у гранаты этой такая широкая лента, её на боевой взвод ставить… И она замоталась на ветке, и так вот висит, болтается… А я смотрю, что же дальше будет… А он, немец прыгает, прыгает, а достать не может. Я только успел лечь, как она рванула… пулемёт их перелетел через наш окоп, куста как не было, а от немцев… каша получилась… Подошли мы к капитану, лейтенант забрал пистолет, документы там, удостоверение… Отдает мне и говорит: — Иди, сдай эти документы начальнику штаба. Ну я взял бумаги, пистолет и пошел к начальнику… там с километр. Пришел отдал документы этого капитана, пистолет… А там как получилось. Капитан этот был пограничник и воевал с лета, самого 41 го. А семья была в эвакуации. И он всю войну ее искал. И вот я документы принес, а ему вчера письмо от жены пришло. Нашли семью. А капитан так и погиб, не узнал. Он с нами был в окопах, а письмо там при штабе полка. Вот так вот и получилось… Солдат-то просто так не гулял, где хотел, а снайперу можно… мы ж, как охотники. Я зашел как то к артиллеристам. А я говорю: «Можно я посплю» и лег у пушки рядом и проспал. Проснулся, а мне говорят — Ну ты и спишь. Мы тут стреляли, стреляли рядом, а ты хоть бы что… А там вдруг три тигра на нас выползли. А лейтенант тоже молодой, командир их, давай наводить сразу. Я ему, — Подожди, лейтенант, подпусти. Пушка, 76я она на 1200 м, прямой наводкой, а потом уже крутить начинает. Но все равно далеко. Я в прицел свой смотрю, метров 700 наверное. Но тоже еще рано. Так как если промажем, то все тут нам и конец. Подпустили еще, может метров на 500. Я ему, — Теперь давай… И он с первого выстрела его зажег. А те двое танков как начали палить и назад ходу и ушли… Так лейтенант этот про меня доложил в штаб и меня перевели из пехотного полка в управление огнем. Там же очень важно расстояние определить, а нас учили и по ветру и по погоде… В Венгрии под Балатоном большие бои были. Поубивало много… А потом мы уже к Австрийской границе вышли. Есть еще такие офицеры, мы их «сватами» звали… Это когда приходят не наши офицеры, а чужие. Это значит, что новая часть на подходе.
Ушёл из жизни деда Вася, Василий Панкратович Мартыненко, снайпер Великой Отечественной
Однако привычный и размеренный уклад жизни внезапно рухнул. Мировая война, интервенция, братоубийственная междоусобица перечеркнули все предыдущие достижения. Рушились империи и человеческие судьбы. Когда кровавая лихорадка прекратилась, родной Кпецк оказался в составе Польского государства, а Чижевичская церковь — на территории БССР. Советскую власть отец Иоанн не принял. Остается загадкой, почему он не вернулся на родину в период образования новой границы, когда шло интенсивное движение населения с обеих сторон. Или он добровольно решил остаться со своими прихожанами, или ему что-то помешало — ответа на этот вопрос нет. Церковные историки сравнивают гонения против Православия в первые десятилетия советской власти с теми преследованиями, которые терпели христиане Римской империи во времена зарождения новой религии. Особенно тяжелыми стали 1930-е годы. Десятилетиями, а то и веками намоленные храмы насильно закрывались и становились в лучшем случае клубами, в худшем — складами и зернохранилищами.
В одном из партийных документов сообщалось, что на конец 1936 г. Чижевичский храм закрыли еще в 1934 г. Однако отец Иоанн продолжал служение. Тайно он освящал дома прихожан, крестил новорожденных, отпевал умерших. Все это не могло не остаться незамеченным. В тот же день батюшку арестовали. На следствии были предъявлены новые обвинения: агитировал против вступления в колхоз, пугал скорой войной и сменой власти, неправильно трактовал советскую Конституцию. Насчет последнего необходимо сделать пояснение. Статья 124 Конституции СССР 1936 года гласила: «Свобода отправления религиозных культов и свобода антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».
Верующие различных конфессий восприняли это как реальную гарантию своих прав.
Рост грузопотока привел к тому, что места в апреле были достаточно быстро забронированы, и в мае возможен их дефицит. Фрахт по железной дороге в мае однозначно подорожает: такие станции, как Chengdu, Chongqing, Shijiazhuang, Yiwu, уже повысили ставки в апреле. Анонсировано повышение по Xian, Changsha и другим станциям. Автодоставка дешевеет. Фото: Envato Elements Устойчивым остается спрос на автодоставку из Китая.
При этом наш собеседник предупреждает, что сейчас сложно сказать, какая будет ситуация через пару месяцев. Путь по морю.
Иногда в свободное время спал. Я спал даже в ШИЗО. Что они мне сделают? Срок в ШИЗО добавят? Ну и ладно», — спокойно говорит бывший политзаключенный. В штрафном изоляторе он провел 60 суток, а на 3 месяца перед освобождением его перевели в ПКТ.
ПКТ — помещение камерного типа, отдельная камера в колонии, где могут содержать несколько заключенных. Им выдают подушку, одеяло, матрас и постельное белье. Раз в день можно выходить на получасовую прогулку. С собой в камере у осужденных может быть одежда, кипятильник, письменные и туалетные принадлежности, полотенце, часы. Им разрешено пользоваться библиотекой. Тебя заметили — значит, надо посадить в ШИЗО. И начинают искать. Пытаются поймать за сон.
Не спишь — пойдут на склад, посмотрят, как вещи твои описаны. Не найдут к чему придраться — припишут. В крайнем случае, дежурный вызовет и скажет мыть туалеты. Тут уже в любом случае откажешься, и тогда уже за это в ШИЗО». Считал дни до конца срока и боялся выходить. Освобождение ПКТ, рассказывает Валерий, стало для него такой «прожаркой», испытанием на прочность. Отоварка на одну базовую. В отряде тебя водят на обязательные работы, в клубы водят мозги промывать.
А в ПКТ тебе все пофиг, никаких клубов». Валерий считал дни до освобождения с самых первых дней в колонии. Окружающие говорили ему, что у него так «крыша поедет», но самому парню так было проще. Меня можно было каждый день спрашивать.
Четыре собеседника издания утверждают, что в последние месяцы вопрос отставки главы VK активно обсуждается, однако окончательное решение еще не принято. Собеседник, близкий к VK, рассказал, что между Кириенко и Ковальчуком случались публичные ссоры и последнему, в частности, хотелось свободы в своих действиях в компании. Издание пишет, что смена в руководстве холдинга произойдет в то же время, что и отставки в правительстве в начале мая.
При этом один из источников внутри компании уверен, что Кириенко останется главой VK, поскольку у платформы хорошие конкурентные показатели, ее выручка растет, и она не собирается менять курс.